Аурелия Хогарт - Жених благородных кровей

Роберта, с малых лет научившаяся не обнаруживать своих печалей, поборола желание тяжко вздохнуть. Какого черта Вивьен задала этот вопрос?! Задуматься о Джеффри на минутку-другую было не столь опасно, разговор же о нем с подругой грозил обернуться испорченным настроением на целый день.

– Все очень просто, – ответила она, стараясь сохранять спокойствие, – я прыгнула в Финляндии, как раз перед самой поездкой на Изумрудный остров, а там, дурочка, по уши влюбилась. Ну, ты знаешь.

Вивьен сочувственно закивала.

– В тот год, хоть он и только начался, разбилось несколько парашютистов, в том числе в Америке – в Техасе и вроде бы в Аризоне, – продолжала Роберта таким тоном, будто речь шла о вчерашнем дожде. – Джеффри, узнав об этом, как будто за меня испугался. – Она криво улыбнулась.

– Может, и правда испугался! – горячо воскликнула Вивьен.

– Ну, теперь это совсем неважно. – Роберта махнула рукой. – Разумеется, просто так взять и отказаться от прыжков я не могла. Да, это опасно, но те парашютисты погибли по своей вине – потому что чего-то не учли, в какое-то мгновение слихачили. Жить без риска неинтересно и скучно, надо только к любому делу подходить с умом и ни на секунду не забывать об осторожности. Словом, уговоры и беседы ни к чему не привели, и Джеффри поступил хитрее.

Вивьен внимательно слушала, приоткрыв рот.

– Смекнул, что, хоть я и редкий храбрец, однако намеренно губить здоровье не стану, сходил к знакомому врачу и на следующую нашу встречу явился со списком, – так же бесстрастно, будто воспоминания ничуть не касались ее души, произнесла Роберта.

– С каким еще списком? – изумилась Вивьен.

– Врач разъяснил ему, к каким пагубным изменениям в женском организме могут привести парашютные прыжки, Джеффри все записал и отдал перечень мне.

– Думаешь, он правда ходил к врачу? – с сомнением в голосе спросила Вивьен. – А может, сам все это выдумал?

– Вряд ли. – Роберта повела плечом. – Помню, текст был написан вполне доступным языком и вместе с тем так, как может говорить только врач. В общем, я дала Джеффри слово, что второго прыжка в моей жизни не будет.

– А слово ты умеешь держать. Что ж, все понятно. – Вивьен кивнула, глядя в воображаемую даль.

Роберта, почувствовав, что, если теперь же не переключиться на другую тему, Вивьен пустится в рассуждения, от каких станет тошно, и бодро воскликнула:

– Да, слово я стараюсь держать, кому бы и когда бы его ни дала. – Она улыбнулась, сверкнув белыми ровными жемчужинами-зубами. – Увы и ах! Не быть мне достойной продолжательницей отца.

Вивьен взглянула на подругу, озадаченно прищурившись, и вдруг догадалась:

– А-а! Ты о своем настоящем отце? О том, которого в глаза не видела?

– О нем самом, – ответила Роберта, отпивая из чашки уже остывший кофе и втайне радуясь, что теперь можно сделать вид, будто мысли о Джеффри она с легкостью выбросила из головы. – Он уже в семьдесят девятом, когда познакомился с маман, был чемпионом мира по парашютному спорту.

– Серьезно? – Щеки Вивьен порозовели, в глазах загорелись огоньки – она преклонялась перед людьми бесстрашными и волевыми, хотя, как ни удивительно, влюблена была в весьма неспортивного полноватого домоседа Ирвина.

Роберте вновь сделалось грустно, с ее губ слетел едва заметный вздох.

– Жаль, что я почти ничего не знаю о своем настоящем отце. Точнее... – Перед глазами возник образ человека, что воспитал ее и по сей день, когда бы ей ни потребовалась помощь, тотчас оказывался рядом. – Точнее, об отце биологическом. Он итальянец, парашютист – вот, по сути, и все, что мне известно.

– Ты что, даже имени его не знаешь?

– Знаю, – безрадостно произнесла Роберта. – Эдуардо. На остальные вопросы маман напрочь отказывается отвечать. Всякий раз, когда я завожу о нем речь, смотрит на меня так, будто я спрашиваю, не станет ли она возражать, если я выйду замуж за головореза.

– Пусть бы вообще не рассказывала тебе об этом Эдуардо! Тогда бы ты до сих пор была уверена, что отец у тебя один-единственный – милый добрый Мартин. – Вивьен встала, налила себе еще кофе и, прежде чем снова сесть, машинально подвинула табурет ближе к Роберте – не то забыв о дремавшем Шустрике, не то уже начиная к нему привыкать.

На лицо Роберты вдруг легла тень.

– Маман ничего и не собиралась рассказывать! – резковато, почти враждебно выпалила она. – Открыть мне правду, благо и мозги у него на месте и сердце, счел необходимым Мартин. – Ее глаза потемнели и дерзко сверкнули. – Потому я, хоть в первые дни после нашей беседы и страшно мучилась, бесконечно ему признательна. – Она помолчала, усмиряя гнев, и прибавила куда менее воинственно: – Я имею право знать, чья кровь течет в моих жилах, чтобы на вопрос собственных детей, откуда у нас черные волосы, темные глаза и эта южная горячность, не выдумывать сказок об ошибках природы или о прабабках-итальянках. Неужели ты не понимаешь? Как моя мать...