Кэтрин Куксон: Год девственников

– Ну, папа, пожалуйста…

Отец и сын молча смотрели друг на друга. Стивен не мог их слышать, так как разговор заглушался раскатами голоса Джо. Тот специально создавал своего рода шумовую завесу. Видя, что молчание затянулось, Дон сказал:

– Расценивай это как еще один свадебный подарок мне.

– Да разве тебе мало того, что ты уже получил?

– Ну что ты, папа. Я ведь уже говорил: просто не могу поверить. Свой собственный дом, и такой великолепный! Да еще и на приличном расстоянии отсюда.

– Да, дружище, на приличном расстоянии. Но одно я должен тебе сказать, хоть мне и не хочется. Не бросай мать совсем, приглашай ее к себе почаще и приезжай к ней сам, когда сможешь.

– Конечно, я так и буду делать. И вот еще что. Спасибо тебе, отец, за то, что ты помог мне преодолеть все трудности.

Ему не нужно было объяснять, какие трудности, а Дэниелу не нужно было спрашивать. Оба они знали.

Развернувшись, Дэниел зашагал к Стивену.

– Все в порядке. Ты опять меня убедил. Ты не только в бильярд хорошо играешь, но и умеешь разговаривать с людьми. Будь по-твоему. Иди к себе наверх, а я скажу, чтобы Лили поднялась к тебе.

– Не нужно, папа, не нужно. – Джо обнял Стивена за плечи. – У нас тут возник один спор. Стивен защищает „Сандерлэнд", а я – „Ньюкасл". Ты слышал что-нибудь подобное? Пошли, давай обсудим. – И с этими словами братья вышли из комнаты.

Теперь, когда Дон и его отец были предоставлены сами себе и у них появилась возможность поговорить наедине, казалось, что они исчерпали все темы для разговора. Наконец Дон спросил:

– Сыграем, папа? У нас есть пятнадцать минут. Наши гости всегда приезжают секунда в секунду, и никогда раньше.

– Нет, Дон, спасибо. Я лучше проберусь на кухню и узнаю у Мэгги, может ли она отправить что-нибудь наверх до начала обеда. – Дэниел повернулся и вышел из комнаты.

За дверью, обитой сукном, располагались лабиринты кухни. В свое время Дэниел обновил весь ее интерьер, оставив лишь древнюю плиту с духовками, которые до сих пор использовались для выпечки прекрасного хлеба. Это была очень приятная кухня: длинный деревянный стол, полка с дельфтским фаянсом, напротив – буфет, двойная раковина, широкое окно, из которого была видна конюшня. Имелась там и кладовая с мраморными полками. Дверь из нее вела в деревянный амбар, а затем к застекленной террасе, где хранились верхняя одежда и обувь.

На кухне царила суматоха. Мэгги Догерти, женщина тридцати семи лет, украшала уже готовый торт разрезанными пополам ягодами клубники и вишнями. Она взглянула на Дэниела и улыбнулась:

– Гости скоро будут здесь.

– Да, скоро… С виду торт отличный. Надеюсь, что и на вкус он так же хорош.

– Еще бы, ведь он сверху донизу пропитан хересом.

– Но мы же не скажем об этом Мадж Престон?

– Скажи ей, что это кулинарный херес. Это ведь совсем другое дело.

– А будет ли сегодня утка?

– Да, с апельсиновой начинкой и всяким таким.

– А суп какой?

– Вишисуаз.

– Да? Этим можно похвастаться.

– И еще креветки.

– Бетти Боубент останется довольна.

Он немного постоял, глядя на то, как Мэгги доводит свой торт до совершенства, и сказал:

– Сегодня я отправил Стивена наверх. С ним не все было в порядке. Проследишь, чтобы он перекусил?

Мэгги подняла глаза.

– Зачем ты все время хочешь выставлять его напоказ, одному Богу известно. Ему же невыносимо тяжело с посторонними. Как ты можешь так поступать?

– Мэгги, мы все уже обсуждали. Это ему только на пользу.

Торт был готов. Мэгги взяла со стола влажную салфетку и вытерла руки.

– Мэгги, ради всего святого, не выводи меня из себя, – тихо проговорил Дэниел. – Сегодня и без того трудный день. Я только что вышел еще из одной битвы.

Она опять посмотрела на него. Взгляд ее смягчился.

– Тебе виднее.

Мэгги повернулась и позвала молодую женщину, только что вошедшую на кухню:

– Пэгги, накрой поднос для господина Стивена и отнеси наверх. Ты знаешь, что он любит. Кстати, все ли готово для обеда?

– Да, миссис Догерти, – ответила Пэгги Дэниш. – Лили только что подала на стол главное блюдо. Выглядит замечательно.

– Пойду-ка я проверю это сама. – Мэгги улыбнулась девушке, сняла белый передник и, пригладив волосы, вышла из комнаты. Дэниел последовал за ней. В проходе они вдруг остановились.

Мэгги нельзя было назвать ни дурнушкой, ни красавицей, но лицо ее прямо-таки лучилось мягкой добротой. Дэниел взглянул на Мэгги и сказал:

– Извини меня. От всего сердца прошу, извини.