Ольга Егорова - Ложь во спасение

Важным было все, что хоть как-то ее касалось. Пусть невзначай, вскользь, самым краешком.

«Это любовь», – подумал он, совершенно не стыдясь этого слова.

В лифте он прижал ее к себе, заранее проклиная розы и шампанское, на которые теперь, хочешь не хочешь, а все равно придется потратить несколько драгоценных минут. Теряя голову, залез руками под куртку, ощутил под пальцами горячую кожу, понимая, что на этот раз им до дома не добраться.

Кабина лифта уже неоднократно служила приютом для их любви.

Яна ойкнула от прикосновения его пальцев.

– С ума сошел. Такие ледяные руки!

– Прости. – Он отстранился, пытаясь прийти в себя. – Я на самом деле сошел с ума, кажется…

– Я тоже, – сказала она серьезно. – Только руки у тебя правда холодные, и в лифте холодно… Давай все-таки…

Двери громыхнули и поползли в разные стороны – на этот раз путь до последнего этажа оказался на удивление коротким. Он отстранился, пропуская ее вперед.

От волнения пальцы слегка дрожали, когда он поворачивал ключ в замочной скважине.

Яна заметила эту дрожь, вопросительно подняла брови:

– Да что это с тобой сегодня?

– Ничего, – пробубнил он себе под нос, чувствуя себя провинившимся первоклассником. – Все в порядке. Ты первая заходи.

В квартире тихо играла музыка. «I've got to see you again» – ее любимая композиция в исполнении Норы Джонс. Уходя, он включил проигрыватель, настроив его в режиме постоянного повтора одного трека.

– Подожди. Не включай свет, – шепнул он, предупреждающе сжимая ее пальцы.

– Ой, что-то будет, – насмешливо пропела она, но все-таки послушалась и не стала включать свет, поддерживая его игру.

Он наклонился и в темноте снял с нее сапоги. Расстегнул молнию на куртке и снял куртку, а потом легонько подтолкнул вперед, в гостиную:

– А теперь иди…

Яна послушно шагнула вперед, а он остался стоять в темноте коридора, ожидая, когда щелкнет выключатель.

Ждать пришлось недолго – свет вспыхнул, и Евгений не смог сдержать улыбки, представляя, как она сейчас станет на него ругаться за цветы. Начнет хмурить брови и выпытывать, сколько денег он выложил за букет. Он, конечно, не признается. А потом…

– Эй, Янка, – тихо окликнул он ее, чувствуя, что молчание почему-то затягивается.

Он видел сейчас только ее спину, и эта спина была до странности напряженной.

– Янка? – Он шагнул к ней, не понимая, в чем дело. В этот момент она обернулась, и он увидел ее бледное и испуганное лицо. Внутри что-то оборвалось и полетело вниз с гулким свистом.

– Ты… чего? – спросил он, пугаясь ее страха.

Она молчала. И с каждой секундой становилась все бледнее и бледнее.

Не успев ничего понять, он шагнул мимо нее в гостиную, чувствуя за спиной насмешливую улыбку той самой судьбы, которая, как всегда, выбрала не самый удачный день для расчетов…

Шагнул – и замер, в момент ощутив, как свернулась в венах кровь и остановила свое движение.

В кресле за столиком, накрытым на двоих, сидел Слизень.

В своем привычном твидовом пиджачишке, из-под которого неопрятно выглядывала засаленная, видавшая виды рубашонка. В домашних тренировочных штанах с отвисшими коленками и в дырявых тапочках.

Слизень сидел в кресле лицом к дверному проему и смотрел прямо на Евгения застывшим в немом удивлении остекленевшим взглядом.

Лицо у Слизня было залито кровью.

И кресло, и паркетный пол вокруг кресла – все было пропитано красновато-бурой липкой жидкостью. В комнате пахло так, как по утрам пахнет на мясном рынке. Свежей кровью и свежим, еще теплым и почти живым, мясом убитого животного.

Мертвый Слизень, который сидел сейчас в его кресле, пах точно так же.

В том, что он мертвый, сомневаться не приходилось.

Евгений почувствовал острый спазм в желудке.

Сейчас его вырвет, если он не перестанет смотреть. Если он не перестанет дышать этим запахом.

Но взгляд не слушался. Взгляд как будто приклеился к вытаращенным стеклянным глазам мертвого человека. Он все стоял и смотрел в эти мертвые глаза, не понимая, что делать дальше. И очнулся только в тот момент, когда издалека до него донесся тихий, совершенно чужой голос.

– Зачем ты его… убил? – спросила Яна, тронув его за плечо.

Пауза затягивается.

Полутемный зал ресторана наполнен до краев ожиданием – кажется, не меня одну заинтриговал своим интимным шепотом официант Бруно. Сам Бруно давным-давно ушел, а его шепот до сих пор остался возле моего уха теплой и скользкой змеей, щекочущей мочку. Никому и ни о чем не говорящее имя Пабло Гавальда витает в воздухе бабочкой с разноцветными крыльями. Выпуская тонкий хоботок, пробует на вкус вино из бокалов. Капля янтарного «Альмаридо», пара капель «Педро Хименеса» – бабочка уже пьяна, но все никак не может насытиться. Крылья становятся липкими от виноградной сладости. Желтое мерцание свечей притягивает ее, и каждая секунда полета может стать последней.