Ольга Егорова: Ложь во спасение

– Не зря, – согласился Евгений.

В комнате воцарилось молчание. Лежа пластом на кровати, Евгений на какое-то время забыл про Ленку. Он думал о ней, о той, другой, что вошла в его жизнь и едва не уничтожила ее. О той, что мстила ему за несуществующую обиду. О той, которая задыхалась от тоски и боли, которая после потери близкого человека не смогла уже найти иного смысла в своей жизни, кроме мести. Месть была тем, ради чего она жила. А теперь уже и этого у нее не осталось.

– Как ты думаешь, – спросила вдруг Лена, словно прочитав его мысли, – что с ней будет дальше?

– Не знаю. Честно не знаю, Лен. Даже предположить не могу. У нее ведь там, в Москве, остался отец. Может быть, она вернется к нему.

– Хотелось бы на это надеяться. Знаешь, чисто по-человечески мне ее жалко. Тебе это странным, наверное, покажется…

– Ничего не покажется. Мне ее тоже жалко.

Они снова замолчали. Лена, медленно отойдя от окна, присела на краешек кровати, накрыв ладонью Женькино запястье. Свободной рукой он долго перебирал и гладил ее пальцы, снова думая о том, что не заслужил этого счастья – быть сейчас рядом с ней, прикасаться к ней, вдыхать ее запах и знать, что это теперь – навсегда.

– Я тебя люблю, – пробормотал он, накрыв губы еерукой. Поцеловал в ладонь, медленно перецеловал каждыйпалец и двинулся дальше – к изгибу локтя, где едва заметнопульсировала тонкая голубая жилка. – Я тебя люблю, Ленка. И ты прости меня за то, что я был дурак. Такой непроходимый, самый дурацкий на свете дурак. Все искал большую любовь где-то, не понимая, не замечая, что она рядом. Так близко…

Она наклонилась и быстро поцеловала его в краешек губ, засмеялась тихонько и прошептала:

– Дурацкий ты мой дурак… Самый на свете дурацкий…

«Сейчас, – понял Евгений. – Сейчас или… никогда…»

Он притянул ее к себе, бережно снял очки, покрывая короткими, быстрыми и нежными поцелуями глаза, лицо, подбородок и шею. Расстегнул пуговку на пижаме – одну, вторую, третью… Но она вдруг отпрянула.

Отпрянула и повела ноздрями, подозрительно сощурившись.

– Женя… Женя, что за запах? Кажется, что-то горит… Господи, да это же… Это же утка! Утка наша! Я жеее уже два часа назад в духовку вместе с яблоками… Эх!

Ленка вскочила с кровати и помчалась на кухню, на ходу зачем-то застегивая пуговицы на пижаме.

Евгений вдохнул, вылез из-под простыни и поплелся следом, проклиная чертову утку. «Ну надо же, – подумал он снова. – Третий день спим в одной постели и до сих пор не… И ведь сам, как дурак, попросил ее эту утку приготовить! Спрашивается – зачем?!»

– Женя, – услышал он любимый голос из-за стены. Голос был печальный, чем-то очень расстроенный. – Женя, она сгорела! Она совершенно сгорела… Ее теперь нельзя… есть…

– Да и фиг бы с ней! – радостно ответил Евгений. – Я вообще, если честно, не люблю утку. Я люблю только… тебя. А утку мы новую купим. И запечем в духовке с яблоками. У нас еще будет время. У нас впереди еще очень, очень много времени, Ленка…

Я не знаю, что делать,

Чтобы забыть тебя, забыть в конце концов навсегда.

К дьяволу страдание,

Которое разрывает меня на части, когда я вижу тебя

И когда не вижу.

И ты не станешь ничем иным, кроме страдания.

Вместо того, чтобы быть трепетной надеждой.

Под моим солнцем – тишина.

Под другим солнцем ты.

Стихотворение Хуана Гелмана, 1930, в переводе Натальи Калининой

Спасибо, я счастлив видеть вас здесь (исп.).