Дженнифер Нивен: С чистого листа

Мы все ближе подъезжаем к моему дому, и я вижу, как он наплывает на меня, только он совсем не тот, каким был, потому что, разумеется, тот дом пришлось снести, так ведь? Даже если я в последний раз видела там маму живой. Даже если все стены и двери хранили память о ней.

Я жду, пока мы проедем мимо, но Джек говорит:

– Притормози вот здесь.

Сначала я думаю, что это какая-то идиотская шутка. Но нет, он машет в сторону двухэтажного дома на другой стороне улицы и продолжает:

– Посмотрим, там ли мой брат. Если да, он сможет отвезти тебя домой.

Он вылезает из «Ленд Ровера» и шагает по дорожке.

Я не шевелюсь.

Затем я – как-то – открываю дверь. Ставлю ногу на землю. Вытягиваю себя из машины. Ставлю на землю другую ногу. И стою.

– Это твой дом? – спрашиваю я.

– Давай уже, – поворачивается он ко мне. А потом смотрит мимо меня на то место, где я когда-то жила, и лицо его застывает, словно он увидел призрака.

– А давно ты тут живешь? – Это все, что мне удается из себя выдавить. – Он не отвечает. У него такой вид, будто его хватил удар. – Джек? Давно ты тут живешь? В этом доме? – Молчание. – Отвечай же.

– Всю жизнь.

И

мир

замирает.

– Ты можешь мне сказать, что случилось, Либбс? Отчего ты так запаниковала?

– От всего, – только и ответила я, хотя знала, что папа ожидал чего-то более подробного. – От всего. От тебя. От себя. От аневризм. От смерти. От рака. От убийства. От преступности. От злых людей. От злобных людей. От двуличных людей. От хулиганов. От стихийных бедствий. От всего мира запаниковала. Это мир виноват. Особенно в том, что дает тебе тех, кого любишь, а потом забирает. – Но ответ оказался на самом деле простым. Я решила бояться .

Не знаю, сколько мне требуется, чтобы снова начать говорить. Наконец я выдавливаю из себя:

– Я раньше здесь жила.

Я показываю на новый дом, аккуратный, большой и целенький, стоящий на могиле моего старого жилища. Новый дом совершенно не похож на тот, что стоял здесь раньше.

– Я знаю.

– Откуда ты знаешь?

И теперь я заранее жду ответа. Мне просто хочется услышать, что он это произнесет.

– Потому что я был там в тот день, когда тебя спасали.

Маркус сидит за рулем, а я на заднем сиденье. Мой братец злится из-за того, что ему пришлось выйти из дома, и бросает на меня убийственные взгляды в зеркальце заднего вида. Даже радио не включает, настолько он не в себе. Мы едем молча, разве что Либби иногда скажет: «Здесь поверни» и «Вон там направо». Голос у нее какой-то обмороженный. А просто сижу себе, потому что голова отяжелела от выпитого.

В машине тепло и тихо. Так тихо. Я, наверное, немного задремываю, потому что подпрыгиваю, когда у меня жужжит телефон. Я достаю его из кармана и на нем сообщение от Кама:

Ты в порядке, брат?

Я отвечаю:

Нормально.

Сет сказал что-то такое, что ты вроде ослеп?

Я таращусь на дисплей и на затылок Либби. Выключаю телефон, потом снова его включаю и пишу:

У меня так называемая лицевая слепота. Прозопагнозия. Это болезнь. Только что поставили диагноз.

Не дождавшись ответа, сую телефон в карман. Мне хочется рявкнуть что-то в тишину, но я сдерживаюсь. Через несколько минут телефон снова жужжит. Я не удосуживаюсь взглянуть на него.

В конце концов, мы доезжаем до ее района, и Маркус ползет как черепаха, выглядывая в окно. В глубине души я надеюсь, что мы так и не найдем ее дом, так что я смогу поставить все на свои места, голос внутри меня твердит, что все кончено. Кончено с ней. Кончено со всем.

Но мы неизбежно подъезжаем к нему, и я снова поражаюсь, насколько же ее дом похож на все остальные. Если бы я строил дом для Либби Страут, он бы разительно выделялся. Он был бы ярко-красного цвета, с жестяной крышей, по меньшей мере в два этажа, а то и больше, с навороченной метеостанцией и множеством башенок. Еще с высокой башней, но не такой, чтобы ее туда заточить. Это место, где она могла бы сидеть и смотреть свысока на город и окрестности, на горизонт и даже за него.

– Приехали, – говорит Маркус.

Либби благодарит его и быстро вылезает из машины. Я все время забываю, какая она шустрая. Она уже у входной двери, когда я все же догоняю ее.

Она резко оборачивается и смотрит на меня.

– Ну что? Что такое, Джек Масселин? Что? Что?

– Извини, что я ничего не сказал. Но мне не хотелось расстраивать тебя еще больше.

– Мог бы хоть обмолвиться об этом.

– Я мог бы об этом обмолвиться. Если поможет, напишу тебе целое письмо с извинениями.