Мари Фишер - Судьба Лилиан Хорн

– Ну, не волнуйся так, – сказал он, завязывая галстук, – что бы такого случилось? Моя мать совсем не такая, как ты. Спорю, она не сказала бы ни слова.

– Но подумала бы обо мне черт знает что! – Ева одним прыжком выскочила из постели. – Подожди меня, пожалуйста, я сейчас оденусь!

Он оглядел себя в зеркале при слабом свете ночника и лишний раз убедился, что иметь бородку весьма практично в случаях вроде сегодняшнего, когда тебя выдергивают из постели и бриться абсолютно некогда.

– Я всегда чувствую себя ужасно, – выговаривала ему Ева, – когда приходится ночью красться к тебе на цыпочках! И после этого ты способен поставить меня в такое унизительное положение! Просто невероятно! Выходит, тебе все равно, что твоя мать подумает обо мне?

– Ты ей очень нравишься.

– Ты сам в это не веришь! Для нее было бы настоящим праздником застукать меня здесь с тобой! – Она натягивала через голову яркое платье в горошек.

– Если ты и дальше будешь так орать, – сказал он, – она наверняка придет сюда!

В ответ она поджала губы и бросила на него гневный взгляд.

Он подхватил сумку с инструментами и направился через прихожую к двери. Когда он снимал цепочку, та легонько звякнула.

– Михаэль! – тут же раздался голос матери.

Он умоляюще посмотрел на Еву, бесшумно следовавшую за ним по пятам, и, приблизившись к закрытой двери в спальню, отозвался: – Да, мама!

– Тебя снова вызвали, Михаэль?

– Да, мама.

– Убийство?

– Еще не знаю. Не беспокойся. Спи.

Он поспешил к двери, отпер ее и выпустил Еву. Когда они вместе сбегали по лестнице, Ева неожиданно рассмеялась.

– От твоей матери ничего не ускользнет, а?

– У нее чуткий сон.

– Мне бы следовало знать об этом раньше. Во всяком случае, тебе удалось заманить меня сюда в последний раз.

Он обнял ее за плечи и подтолкнул к выходу на улицу. И удивился, как было светло. Фонарь, под которым он поставил свой «фольксваген», уже не горел.

– Если ты воображаешь, что втянешь меня в очередное препирательство, то твое дело – дрянь, – сказал он добродушно, – отложи это занятие на вторую половину дня.

Его близость, тепло, исходившее от него, настроили ее миролюбивее.

– Так ты думаешь, что мы все-таки сможем поехать на Бальденейзе? – Она потерлась головой о его плечо.

– Я сделаю все возможное, – пообещал он.

Ровно через двадцать минут после звонка из полиции судебно-медицинский эксперт Михаэль Штурм прибыл на Рейналле 127. Свою невесту он высадил по дороге недалеко от родительского дома. Было шесть часов утра, когда он вошел в комнату, где лежала мертвая Ирена Кайзер.

– Ах, это вы, эксперт Штурм, – приветствовал его инспектор полиции, однажды уже работавший вместе с молодым врачом из Института судебной медицины, – возможно, вас напрасно потревожили – господин Кобленц, домашний врач умершей, убежден, что речь идет о самоубийстве.

– Это было бы лучше для всех нас. – Михаэль Штурм открыл свою сумку, вынул оттуда резиновые перчатки и натянул их. – Мне бы не хотелось стереть следы. Вы уже сфотографировали?

– Пару раз.

Штурм, не торопясь, осмотрел залитое кровью белье, ковер, наполовину задвинутую под кровать овечью шкуру на полу. Потом подошел поближе и откинул одеяло, чтобы было удобнее исследовать рану.

Разрез шел прямо по набухшей кровью кашемировой шали – виден был зигзагообразный рваный след.

Михаэль Штурм выпрямился.

– Самоубийцы не тратят сил на сражение с собственной одеждой, – сказал он, – мне очень жаль, господа… однако это, скорее всего, убийство.

Несколько секунд царило напряженное молчание.

Беспечное пение птиц, доносившееся в комнату умершей из еще покрытого утренней росой сада через широко распахнутую на террасу дверь, вдруг показалось неуместно громким.

Заключение врача Института судебной медицины определило дальнейшие действия группы по расследованию дел об убийстве. Их надежда, что фрау Кайзер сама лишила себя жизни и им здесь делать нечего, растаяла как туман. Все поняли, что на уик-энд им придется напряженно работать.

Инспектор полиции Крамер с трудом подавил вздох.

Только старый домашний врач все еще не хотел сдаваться.

– Убийство? – повторил господин Кобленц. – Коллега, как вы можете так уверенно говорить об этом?

– Согласен, в профессиональном отношении я выразился не совсем корректно. – Эксперт Михаэль Штурм выпрямился и, как бы извиняясь, улыбнулся, однако выражение его ясных глаз осталось серьезным, а лицо как будто бы сразу повзрослело от внезапно навалившейся на него ответственности. – Мне следовало бы сказать – насильственная смерть.