Мартина Коул - Хозяйка ночи

Последняя мысль подбодрила старейшину парламента. Он внимательно посмотрел на фотографию и на заднем плане отчетливо увидел человека, занимавшего ныне пост канцлера казначейства. Поднимая трубку телефона, сэр Джеффри улыбался. Пусть он в дерьме по уши, но вместе с ним в том же положении еще очень много народу.

Фенелла Дамас вошла в берлогу мужа, как Бенедикт называл свой рабочий кабинет. Она поставила чашку с кофе на его стол и сказала:

– Мне кажется, тебе должно быть стыдно, Бен, правда.

Бенедикт провел рукой по лицу и тяжело вздохнул.

– Оставь это, Фен.

Фенелла продолжала с упреком:

– Она твоя мать, нравится тебе это или нет. Я не понимаю, почему ты так настроен против нее. Ну подумай. Она же была девочкой, маленькой девочкой. Каждый раз, когда я думаю о твоем отце… – Фенелла помолчала. – Теперь я знаю, почему твоя приемная мать не позволяла Натали оставаться с ним наедине. Твой отец был извращенцем. И вот что я тебе скажу: я бы скорее предпочла считаться родственницей Бриони Каванаг, чем Генри Дамаса. Пойми: ты нужен ей, Бенедикт. Ты действительно нужен этой женщине. Ты не обязан встречаться с ней при всех, но ты можешь поговорить с некоторыми нашими друзьями и попробовать чуть-чуть облегчить ее жизнь…

Бенедикт рявкнул:

– Фен, отстань, ради бога!

Фенелла закусила губу, чтобы не расплакаться. Она много лет жила с этим человеком и любила его. Они воспитали двоих детей, и она думала, что хорошо его знает. Но с того времени, как Бенедикту стало известно, кто его мать, душевные муки постепенно изменяли его характер. И теперь рядом с Фенеллой был человек, чьи природные доброта и мягкость медленно уходили в небытие. Фенелла не собиралась с этим мириться.

– Бенедикт, оглянись, сейчас 1969 год, а не те ужасные времена. По закону твои родители Генри и Изабель, и никто не может отнять у тебя ни твой титул, ни твои деньги. Но у тебя не было бы ничего, если бы та девочка решила сама воспитывать своего ребенка. Подумай об этом. Отдавая тебя, она просто хотела, чтобы ты получил от жизни все самое лучшее. Она ведь ни разу за все эти годы не пришла к нам и не попросила ни о чем. Она никогда не пыталась выудить у тебя деньги… Ох, как же ты меня злишь!

Бенедикт редко видел свою жену такой расстроенной. У него сложилось впечатление, что Фенелла уже приняла Бриони Каванаг в свою семью и свое сердце. Газеты могли писать о Бриони что угодно – Фенелла просто не обращала внимания на их писанину. Кровное родство значило для Фенеллы очень много. Она считала, что Бриони не может быть дурной женщиной уже потому, что доводится их детям родной бабушкой.

Бенедикт попытался улыбнуться.

– Ты знаешь, Фен, я ведь помню ее. Она часто приходила в парк, куда я ходил с моей няней каждый день. Я помню ее волосы. Они остались такими же – кудрявыми и огненно-рыжими. Глядя на нее, я будто смотрелся в зеркало, только тогда я этого не понимал. Но теперь, когда я смотрю на Наталью и маленького Генри, я вижу ее в них. Я вижу ее в своем отражении каждый раз, когда смотрюсь в зеркало. Я не могу поверить, что она моя мать. Господи, да она кажется одного возраста со мной. Она выглядит как моя родная сестра.

Фенелла положила тонкую руку на его плечо.

– Не важно, как она выглядит, – она твоя мать. Попробуй стать на ее место и посмотреть на все ее глазами. Попробуй ее понять.

Бенедикт негромко рассмеялся.

– Я пытался это сделать с того самого дня, как узнал правду. Оказывается, мой так называемый отец всю жизнь выжидал момента, чтобы сделать больно мне и Изабель. Это гнусно.

Фенелла пожала плечами:

– Он был больным человеком. Мне кажется, мы уже выяснили это. Его собственная ненависть загнала его в гроб. Не повторяй его ошибок.

Бенедикт сказал со вздохом:

– У меня нет к ней ненависти, Фен, вот в чем проблема.

Фенелла сказала ласково:

– Пей кофе, Бен, пока он совсем не остыл.

Гарри Лиммингтон сидел дома за чашкой чая с бутербродом и смотрел телевизор. Он услышал голоса и оторвал взгляд от экрана, чтобы посмотреть, кто пришел.

– В чем дело? – спрашивала у кого-то в прихожей его жена. Полицейский в форме быстро прошел мимо нее и распахнул дверь в комнату.

– Мистер Лиммингтон, я должен вас арестовать по обвинению в фальсификации показаний свидетеля и попытке исказить ход следствия.

Лиммингтон вскочил. Тарелка с бутербродом упала на пол.

– Это что, шутка? – В его голосе слышалось недоверие. Вошедший вслед за констеблем седовласый мужчина грустно ответил: