Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая

Но она не смогла сделать этого. Отчасти потому, что в тот момент главным для нее было уберечь Иден. А отчасти потому, что это оказалось противно ее натуре. Она была выкована иначе. Молот судьбы, обрушивший на нее страшные удары, когда она была еще раскалена добела и податлива, придал ей ту форму, которую, остыв, она уже не могла изменить.

И ей не осталось ничего другого, как только повернуться спиной к сыну и уйти прочь. Да и чем она могла помочь ему? Странно, но она не держала зла на Джоула. Больше уже не держала. Ее злость растаяла без следа. Он разрушил ее маленькую империю. Он заставил ее испытать боль, о которой даже она – большой специалист по части боли – никогда не подозревала. Он отнял у нее ее чудесный дом, имущество, богатство, и все это сжег дотла. Но могло бы быть и хуже. Это подсказывал ей разум. Могло быть гораздо хуже. Он спас Иден. А это важнее любых потерь.

Она начала свою жизнь с нуля. Нулем и закончила. Богатство оказалось всего лишь сном. Да и весь этот мир был просто-напросто сном, выдумкой, мерцающими на экране кадрами кинопленки.

Ее сын напомнил ей о многих давно забытых вещах. О том, как несущественно и бренно любое богатство. И как бесконечно важна жизнь, этот дрожащий огонек в океане беспросветной тьмы.

Что ждет ее за порогом земного существования? Что-то? Ничего? В пятьдесят восемь лет ответ на этот вопрос уже не кажется таким абстрактным, как когда-то.

Оглядываясь назад, она спрашивала себя, можно ли считать, что в конце концов ее жизнь пришла к определенному балансу между добром и злом, радостью и страданием. Когда настанет время взвешивать ее душу, попадет ли она в рай? Или перевесят грехи? Да? Нет?

Мерседес вздохнула, чувствуя, как расслабляются ее мышцы и успокаиваются нервы. Напряжение спало. Она больше не будет противиться желаниям Иден. Ведь когда-то никакие уговоры не смогли изменить ее собственные решения. Она знала, что и ей не удастся повлиять на решения дочери. Пусть поступает как хочет.

Может быть, Иден сделает то, что не смогла сделать она. Упадет рядом с ним на колени. Обнимет его и излечит своими слезами. Возможно, даже, что они обретут истинное счастье, которое ускользало от их матери на протяжении всей ее жизни.

Жалела ли Мерседес о чем-нибудь? Об убийствах? О лжи? Об изменах? Все они были в какой-то степени вынужденными. Неизбежными. Как неизбежна судьба самой Иден. Так что жалеть здесь не о чем.

Она была живым человеком. Она познала многие человеческие страсти и не жалела об этом. Она не жалела о любви, которую дарила другим и которую получала сама. Странная любовь, жестокая любовь, сладкая любовь; любовь, подобная радуге, и любовь, похожая на бурю… Все было не напрасно. И не о чем скорбеть.

А что же ее будущее? Многое будет зависеть от того, как сложатся судьбы двух ее детей. Она закрыла глаза и увидела их стоящими перед ней – темный ангел и светлый ангел, родной и благоприобретенный, сын и дочь. Она будет молиться об их счастье и спасении душ. Но здесь, рядом с ними, она не останется. Ее присутствие в их жизни не принесет пользы. По крайней мере, сейчас. А возможно, и никогда.

В Испании ждет Хоакин де Кордоба. Ее верный странствующий рыцарь. Она не знает, сможет ли подарить ему любовь, которой он заслуживает, но она постарается. Еще не поздно попробовать.

Близится смерть восьмидесятидвухлетнего Франсиско Франко. Красивый и умный король готовится возглавить переход страны к демократии и снова занять трон. Интересно будет все это увидеть. Может быть, она и Хоакин еще доживут до того времени, когда Испания станет такой, о которой она мечтала девчонкой и за которую пошла воевать тем жарким летом тридцать шестого.

Да. Всегда есть что посмотреть.

Мерседес встала – красивая, темноволосая женщина на пороге седьмого десятка. Она мысленно улыбнулась. Молот все бьет. Железо куется. Работа кипит. Жизнь продолжается.

Аризона

Тучи вздымались над пустыней, словно крепостные стены сказочного города.

Они казались неподвижными, но их взбухшие вершины медленно уплывали ввысь, где растекались в гигантскую наковальню, из которой вот-вот должен был загреметь гром и пролиться на землю благодатный ливень.

Зимой пустыня осталась почти такой же, какой Иден видела ее в последний раз. Но уже не было той изнуряющей жары, а по мере того как наползали грозовые облака, воздух становился и вовсе прохладным. Однако больше ничего не изменилось. Теми же остались краски, и все так же возвышались величественные сагуаро.