Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая

Откинувшись на спинку кресла, Джерард со зловещим удовольствием в глазах наблюдал за ней.

– Не будь такой мелодраматичной, любовь моя. Лицо Мерседес было похоже на белую маску с темно-красными губами и горящими глазами – точь-в-точь как те, что были изображены на портрете, под которым она стояла.

– Зачем? Зачем тебе надо было делать это со мной?

– Ты так говоришь, будто ты здесь ни при чем.

– Я ни при чем, – взволнованно сказала она. – У меня не было выбора. Не было надежды…

Подавив зевок, Джерард взглянул на свои золотые часы.

– Давай не будем забывать, что я спас тебе жизнь, – лениво проговорил он. – Я вырвал тебя из лап солдат расстрельного взвода. От тебя остался один скелет. И я своими руками выходил тебя.

– Ты совратил меня, Джерард. Я еще не успела прийти в себя, когда ты меня изнасиловал. Так же, как изнасиловал мою мать. Я даже не могла сопротивляться. Ты что, думаешь, я тебя хотела? – В порыве отчаяния она ударила кулаком по каменной кладке камина. – Думаешь, я хотела стать любовницей собственного отца?

– Я смотрю на нас как на мужчину и женщину. А не как на отца и дочь.

– Но ведь ты действительно мой отец.

– В каком смысле? Только потому, что четверть века назад я трахнул одну из деревенских девчонок? Я не воспитывал тебя. Это делал сан-люкский кузнец. В истинном смысле этого слова он был твоим отцом. И он умер.

– Я всегда считала своим отцом тебя, – чуть слышно сказала Мерседес. – С того самого момента, как узнала правду.

Джерард встал и подошел к дорогому радиоприемнику в корпусе из орехового дерева, не спеша отыскал волну берлинского радио. Сладкий голос диктора представлял «блистательные страницы германской культуры» – скрипичный концерт Бетховена в исполнении оркестра Берлинской филармонии под руководством талантливого тридцатипятилетнего дирижера Герберта фон Караяна.

Из динамика полились величественные звуки вступления. Когда запела скрипка, Джерард подошел к Мерседес и взял ее за руки.

– Это евреи и христиане выдумали, что заниматься сексом неприлично и стыдно. Они отравили нашу жизнь своими запретами. Всяким идиотским бредом. Однако, когда мы занимаемся любовью, молния ведь не поражает наш дом. И черти на крыше не пляшут. Этим запретам нет ни логического, ни научного объяснения. К тому же, дорогая моя, как насчет твоих отношений с той монашкой? Не казались ли они тебе несколько странными?

– То было невинно. Это – нет! – Она повернулась к нему. – А что, если слуги узнают, что я твоя дочь?

– Не узнают. Если мы сами не будем дураками.

– А как подло выдавать меня за племянницу Марисы, – с презрением в голосе продолжала она. – Если бы они узнали правду… все эти люди, что собрались сегодня во дворце… что бы они сказали? Они бы пришли в бешенство.

– Пожалуй, они сожгли бы нас на костре, учитывая царящий здесь моральный климат, – охотно согласился Джерард. – Но они ничего не знают. И никто не знает. Теперь уже никто и не может знать. Все, кто мог, уже давно на том свете.

– Мне страшно хотелось все рассказать им сегодня. Хотелось крикнуть им. Что я твоя дочь. И твоя любовница.

– Ты бы только погубила нас обоих, – пожимая плечами, сказал Джерард. – И что в этом было бы хорошего?

– Может, тогда мы спасли бы свои души.

– У нас нет душ. – Он улыбнулся, глядя ей в глаза. – Мы святые, Мерче. Ты – моя богиня. А я – твой бог.

– Ты сумасшедший.

– Я? Пойдем-ка. – Он подвел ее к окну и раздернул в стороны тяжелые бархатные шторы. Дождь за окном безжалостно хлестал по Плаза-Майор. На площади не было ни души. Бронзовый король, сидя на своем бронзовом коне, невидящими глазами взирал на мерцающие в темноте огни Мадрида. – Видишь, где мы? – мягко произнес Джерард. – В самом сердце этого города. Мы самые могущественные и великие во всем Мадриде. Во всей Испании. Мы непобедимы. Мы все это держим в своих руках. Это все наше, любовь моя. Все! А весь остальной мир объят пламенем. Мы боги, Мерседес. Неужели ты сама этого не видишь?

Он крепко прижал ее к себе. Она в изнеможении безвольно повисла в его объятиях. В нем чувствовалась такая уверенность в своих действиях, такая властность. Его сила была огромна – и не только сила тела, но и сила духа. Он мог делать с ней все, что угодно, он подавлял ее волю, нисколько не сомневаясь в правоте своих поступков и оставаясь абсолютно безразличным к тому, что она чувствует или думает. Она являлась лишь центром его горения, его всепоглощающей страсти, оставаясь при этом совершенно беспомощной и безучастной. Ее сила была в пассивной способности пробуждать его желание.