Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая

– Однако сейчас именно русские несут на своих плечах основное бремя этой войны, – сухо сказал Хейс.

Джерард достал массивный золотой портсигар.

– Сигарету?

Глаза американского посла остановились на крышке портсигара, украшенной свастикой в лавровом венке.

– Третий рейх пополняет свои золотые запасы зубными коронками евреев, уничтожаемых в лагерях смерти, – апатично проговорил он. – Почему бы вам не выбросить эту мерзость?

– Если вы выиграете войну, я прикажу переплавить свастику в американского орла, – улыбнулся Джерард. – Или в британского бульдога.

– К тому времени будет уже слишком поздно. – Усталые глаза Хейса были печальны. – Боюсь, что, когда закончится война, Испания окажется в полной изоляции. Едва ли она будет принята в Организацию Объединенных Наций.

– Почему?

– Прежде всего потому, что существует вопрос прав человека. ООН будет союзом демократических государств, а не тоталитарных режимов.

Черные глаза Джерарда впились в американца.

– В таком случае вам следует держаться подальше от Советской России.

– Господин министр, русские уже заплатили за свое членство в ООН, – мягко сказал Хейс. – Кровью. Франко надеется, что после войны его антикоммунистической политики будет достаточно для возвращения в мировое сообщество. Но он ошибается. Поверьте мне, он сильно ошибается.

Джерард затянулся сигаретой. Они оба всегда любили подобные откровенные беседы. Хейс прекрасно знал, сколь велико было влияние Джерарда, а Джерард, в свою очередь, доверял дипломатическому опыту американца.

– И что, такова позиция Рузвельта?

– Да. Боюсь, я могу стать последним американским послом в Испании на долгие годы вперед.

– Даже несмотря на растущую мощь русских?

– Даже несмотря на это.

– Но вы же знаете, Франко готовит реформы.

– Да, такие слухи до нас доходили. Однако лично я сомневаюсь, что намеченных реформ будет достаточно. Требуется нечто большее, нежели «косметический ремонт».

Мерседес, которая до этого хранила молчание, неожиданно обратилась к Хейсу по-английски:

– Франко был приведен к власти с помощью Гитлера и Муссолини. И свой режим он создал по образцу и подобию их режимов. Существующая власть была навязана испанскому народу силой. И поддерживается она тоже силой. Она абсолютно незаконна.

– Да, – сказал посол, удивленно взглянув на нее. – Нам это известно.

Джерард почти не знал английского, но по тону Мерседес легко понял смысл ее слов.

– Моя племянница полна романтических левых симпатий, – небрежно проговорил он.

– Что ж, ее симпатии делают ей честь. – Хейс слегка улыбнулся и дружелюбно похлопал Мерседес по руке.

– Изоляция Испании долго не продлится, – заявил Джерард. – К пятидесятым годам с ней будет покончено. Америка не сможет позволить себе роскошь не поддерживать дружеских отношений с Испанией, даже если Франко останется у власти. – Он выпустил вверх струю дыма и погасил в пепельнице сигарету. – К чему он, безусловно, стремится. Однако давайте-ка выпьем еще шампанского.

Когда они вернулись домой, было уже очень поздно. В камине весело плясали языки пламени. Джерард налил себе бренди и подсел к огню, чтобы согреться. Мерседес, сняв белые перчатки, как подкошенная рухнула в кресло и сбросила с себя туфли.

– Слава Богу, мы дома, – вздохнула она.

– Устала?

– Просто с ног валюсь. – Откинув голову, она утомленными глазами лениво оглядела гостиную.

Стены комнаты были украшены семейными портретами. Прямо над камином висел выполненный маслом мрачный портрет самого Джерарда, сделанный в Севилье во время гражданской войны Камилло Альваресом. Художник изобразил его на фоне грозового неба, и, хотя своей работой он вовсе не собирался польстить Джерарду, тот выглядел суровым и властным.

Над сервантом висел написанный в Риме портрет Марисы. Она держала в руках небольшой зонтик и, обернувшись через плечо, весело смеялась. Это была очаровательная, полная света картина, выполненная в серебристо-белых тонах. Каждый раз, когда Мерседес смотрела на нее, она вспоминала то веселое, беззаботное создание, которое впервые увидела еще девчонкой, выглядывая из-за дерева в школьном дворе в Сан-Люке, и тот трагический конец, к которому пришла Мариса в севильской психиатрической больнице.

На противоположной стене висела фотография Альфонсо, их умершего сына и ее единокровного брата. Лицо ребенка было серьезным, черная рамка лишь подчеркивала застывшую в его глазах печаль. Она встретилась с ним глазами и почувствовала, как у нее болезненно защемило сердце. Эти глаза были так похожи на глаза Джерарда. Так похожи на ее собственные глаза.