Наталья Потёмина - Планы на ночь

Если кто-нибудь новый сядет рядом и присмотрится, то заметит легкое мерцательное сокращение левого века, вызванного не столько интенсивной работой мозга, сколько нервным и бестолковым броуновским движением мыслей.

Что делать с такой мимо проходящему счастью?

На его месте я бы особо не суетилась, обошла бы сторонкой от греха подальше и нашла бы себе другую жертву: попроще, понадежней, поясней. А с этой тихо-задумчивой непонятно что и делать.

Впасть в такой летаргический, ненастоящий сон разной временной продолжительности я могла в любом месте и в любое время суток. Об этом свидетельствовали постоянно заливаемые потолки моих соседей, сковородки, на которых все время что-то подгорало, и особенно — сорочки Бородина, превратившиеся после пытки раскаленным утюгом в обыкновенные половые тряпки.

— Чем меньше мозгов — тем мыслям просторней, — говорил он после очередной протечки, поломки или возгорания.

Я на него не обижалась. На самом деле «мне и мне» и нам обеим вместе порой было так хорошо, что любой третий, каким бы он замечательным ни был, все равно казался лишним до такой степени, что сам находил повод и исчезал с нашего горизонта на долгие годы и многие лета.

Моя подруга Юлька, хоть и недолюбливала Бородина, в смысле моей неполноценности была с ним совершенно солидарна, но в отличие от него, жалела меня чисто по-бабски, хотя периодически не отказывала себе в удовольствии вправить мне мозги, и надо отдать ей должное, это у нее неплохо получалось.

Вот и сегодня она взяла в руки свою маникюрную пилку и, не позаботившись о наркозе, приступила к трепанации моего черепа.

— Заткнись и слушай сюда, — вжик-вжик-вжик, — я не могу говорить о твоем бывшем муже только хорошее, потому что он у нас, слава богу, пока еще не покойник. Но и совсем не говорить о нем мне трудно.

Чпок — и в моей черепушке открылась маленькая потайная дверца.

— Мужики как вид делятся на две основные группы: просто мужики и Мужики с большой буквы.

Юлька засучила рукава и, просунув руку в образовавшееся в моей голове отверстие, стала там что-то мять и утрамбовывать.

— Твой Бородин, надо отдать ему должное, относится ко второй группе, — шмяк-шмяк-шмяк, — жаль только, что буква ему досталась неважнецкая.

— А разве бывают плохие буквы? — заинтересовалась я.

— Да, — продолжала Юлька, — бывают. Тебе достался строгий такой, классический вариант. Твой Бородин — чудак, причем с большой буквы «М».

Больше года прошло, как я рассталась с Бородиным, но все наши с Юлькой разговоры о мужиках заканчивались битвой на Бородинском поле. На этой от души политой кровью почве Юлькино красноречие расцветало буйным цветом, как будто он нас обеих бросил на произвол судьбы. По крайней мере, его незримое присутствие чувствовалось всегда, как будто он никуда не уходил, как будто он был среди нас.

— Юлька, ты не обижайся, — очнулась я, — но сама посуди, о чем бы мы с тобой ни говорили, все заканчивается Бородиным. Как будто он никуда не уходил, как будто он среди нас.

— Ты слышала, что ты сказала? — заржала Юлька. — «Как будто он никуда не уходил…, как будто он среди нас…» Добавь еще «земля пухом…» для полноты картины.

Я не выдержала и рассмеялась вместе с ней.

— Да-а-а, — глубокомысленно протянула Юлька, — как хороши, как свежи были раны.

— Лучше бы все же, чтоб это были розы, — вздохнула я, — а то с уходом Бородина что-то я совсем обесцветочилась.

— Тоже мне трагедия! — ухмыльнулась Юлька. — Возьми и купи себе розы! Сама! Как взрослая самостоятельная женщина.

— Когда сама — это неинтересно. Даже, я бы сказала, противно. Как самоудовлетворение. И грустно, и стыдно.

— Боже мой! — всплеснула руками Юлька. — Какие мы тонкие! Ты понимаешь, что ты говоришь? Это всего лишь цветы! Дети жизни!

— Ты все перепутала, — возразила я, — это дети — цветы жизни, а не наоборот.

— Ну и пусть эти дети растут на чужом подоконнике, а мы — свободные женщины, будем наслаждаться настоящими цветами, — подвела черту Юлька. — Хочешь, я сама тебе розы буду дарить?

— А я — тебе, да?

— А ты мне.

— Сделаем друг другу приятно?

— А почему бы и нет? — пожала плечами Юлька. — Неприятное нам другие сделают.

— Да уж, — вздохнула я, — с «неприятным» у этих других как раз все в порядке.

— Если ты снова о Бородине, то на этот раз не я первая начала, — взяла реванш Юлька, — плюнь и разотри, а растерев, забудь.

— Да я бы, может, и забыла, если бы ты каждый день не напоминала.