Алина Знаменская: Голубка

Могла выглядеть элегантной и утонченной, могла и разговор поддержать, и фасон для платья выбрать. И Лизу она давно воспринимала не как односельчанку, а только как прислугу, и та, молодец, знала свое место.

Но вот приезд Клавы неизменно все выворачивал наизнанку, и каждый раз Татьяне Ивановне необходимо было какое-то время, чтобы потом вернуться в свою колею.

Вместе с румяной крепкой Клавой в доме появлялись многочисленные корзинки с гостинцами. Здесь были: бутыль с пахучим постным маслом и несколько желтых колобков свежего сливочного, домашнего; общипанная курица, завернутая в несколько слоев смоченной в уксусе марли; полотняный мешочек с длинными черными семечками и такой же высокий мешочек с белыми, тыквенными. Плоские коричневые пласты домашней яблочной пастилы и несколько глиняных горшков с различным медом — липовым, гречишным, цветочным… И неизменная розовая резиновая грелка с самогоном — личный презент генералу.

После завтрака хозяева отправились переодеться, чтобы везти гостью на экскурсию по Москве. Клава осталась на кухне помочь Лизе.

Домработница мыла посуду, а Клава, разморенная чаем и жарой, у окна перетирала заграничные блюдца.

— Ты уж здесь, Лиза, поди, как родная теперь? — говорила Клава, разглядывая фарфор на свет и покачивая головой. — Лерочку ты, почитай, вырастила…

— А как же? — довольная, отозвалась Лиза. — Вырастила, стряпней своей вскормила. Благодать! Муки сколь хошь, продуктов всяких. Петр Дмитриевич моей стряпней вон как доволен! Как воскресенье, так обязательно чтоб пироги. Это уж как закон. Начинок всяких наделаю… А Лерочка плюшки любит. Чтоб сахаром посыпанные.

— Нам бы твою плюшку в войну… — неожиданно перебила Клава. — Жмых ели да деруны из мерзлой картошки…

— Ох-хо-хо…

— А Татьяна-то королевой ходит, — одобрительно заметила Клава. — С годами в ней этого шику только прибавляется. Повезло бабе…

— Ну так! — согласилась Лиза.

— Мать с отцом не дожили. Не увидели дочернего счастья! — неожиданно свернув на слезливый лад, запричитала Клава. — Иван-то, батька Танин, душа был человек! Только появится с гармошкой своей, тут уж держись! Дым столбом! Через нее, гармошку-то, считай, и сгинул в лагерях… Нюра не пережила горя…

— Ну, ну, — забеспокоилась Лизавета. Прикрыла дверь кухни и подсела к гостье. — Ты это… забудь это, Клава. Не надо этого касаться. Татьяна Ивановна не любит.

— А что такого? — возразила Клавдия и будто бы вынырнула из своей полудремы. — Родители — это святое. Я никогда не забуду доброты моей тетки Нюрочки… Бывалоче, прибежит…

— Так-то оно так… Но ты не забывай, Клава, кто она теперь! Жена генерала! В какие выси взлетела. Тут надо осторожно, тут лишнего болтать не моги…

— Это конечно, — согласилась Клава. — Таня теперь важная. Ты, поди, ее побаиваешься, Лизавета?

— Что мне ее бояться? Я свое дело знаю. Мое дело — кухня, кладовка, цветы вон. Летом — запасы дачные, банки, соленья, грибы. Петр Дмитриевич до рыжиков большой охотник. Татьяна Ивановна без меня как без рук. А в Москве-то зимой? Каждый выходной — гости. Да не кто-нибудь, а все генералы с супругами, ну, на худой конец — полковники. Нужно всем угодить. Мне дела хватает…

— Девчонка уж большая, — заметила Клава. — Наверное, помогает.

— Когда ей? — удивилась Лиза. — Лерочка у нас в школе отличница, общественница опять же. На фортепиано ходит. Мы ее дома-то не видим, а ты говоришь…

— Да невеста уж совсем.

— Кто — невеста?

Дверь кухни распахнулась, и на пороге появилась Татьяна Ивановна — в летнем креп-жоржетовом платье, изящной шляпке и с белой сумочкой в руках. Ухоженная, благоухающая духами. Ну просто картинка из журнала «Работница»!

— Да Клава все Лерочкой нашей любуется, — поспешила разъяснить Лиза.

— Красавица, в мать, — подтвердила Клава. — Расцвела. Я говорю — невеста. От женихов, поди, отбою нету.

— Калерия у нас девушка серьезная, — сдержанно возразила Татьяна Ивановна. — В десятый класс идет, на медаль претендует. Какие женихи теперь? А школу окончит — в институт, в медицинский…

— У вас уж все расписано, — прищелкнула языком Клавдия.

— А как же иначе? Сейчас не те времена, чтобы в шестнадцать лет замуж выходить. Слава Богу, не за печкой выросла, — повторила Татьяна Ивановна где-то слышанное выражение. — Единственная дочка у нас.

— Что же ты, Таня, еще-то не родила? — не отставала Клавдия. — А то Лерочка-то улетит, покинет родное гнездо, с кем останетесь?