Татьяна Николина - Бабочки в моем животе, или История моей девственности

Но он не стал меня бить. Сорвав с меня остатки одежды, он на мгновение снова завис над моим лицом.

– Значит, не хочешь? Это твое последнее слово?

– Да, – с трудом выдавила я.

– Ну, смотри, сама напросилась, – многообещающе угрожал он. – Будешь молить о пощаде.

Это было последнее, что я услышала перед тем, как впасть в беспамятство, сойти с ума от его губ, рук, от движений его горячего тела, от безумства, которое дарили мне его беспощадные пальцы, наглый взгляд и безжалостный язык. Я превратилась в дикое обезумевшее животное, чей разум разрушила вспышка первобытных инстинктов, чей речью стало звериное рычание, стон и хрип. Марат действовал с уверенностью сильного самца, вожака стаи, привыкшего к победам. Он терзал мое тело, заставляя его биться в конвульсиях. Он наблюдал за мной. Я пыталась всеми силами изображать равнодушие. Но мои актерские способности оказались гораздо слабее моей страстности, внезапно разбуженной этим мужчиной. Я металась по кровати, пытаясь выдернуть руки из жесткого и прочного кожаного плена. Марат был неумолим.

– Я сдаюсь, – прохрипела я едва слышно, когда его губы стали горячо дышать в мой живот.

– Что? – переспросил Марат, делая вид, что не расслышал, продолжая эту горячую сладкую пытку.

– Я сдаюсь, – повторила я громче. – Я хочу тебя.

– Не слышу, повтори громче. – Его язык становился еще настойчивее.

– Я хочу тебя, Марат! Очень хочу! – задыхаясь, прокричала я.

– Ты хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью? – опалил он своим дыханием мои губы.

– Да, – ответила я, пытаясь не смотреть в его глаза.

– Посмотри на меня, Кэт, – потребовал он, и я не смогла ему отказать. Он уставился на меня серьезными, почти суровыми глазами, глазами мужчины. – Ты уверена, что хочешь секса?

– Да.

– А если я откажу? – спросил он, нагловато улыбаясь, и его пальцы поползли по внутренней поверхности моих бедер, оставляя за собой дорожку из дрожащих мурашек.

– Пожалуйста, – тихонько стонала я.

– Что? – опять издевался он, внимательно изучая мое лицо.

– Я… я тебя умоляю!

– Умоляешь?

– Да. Я умоляю, Марат! Я умру, если ты откажешь. Я хочу… чувствовать тебя внутри…

Он изменился в лице, с минуту сверля меня своим обжигающим, суровым и одновременно нежным взглядом. А потом его лицо пропало. Я больше не видела его глаз, губ. Но с радостью осознала, что его руки стягивают с меня трусики. Я хотела ему сказать, предупредить, открыть то, чего он еще не знал обо мне, но не успела. Его губы, горячие и властные, обожгли меня там, куда еще не добирался ни один из мужчин, и я поняла, что разлетаюсь на части.

Я стояла на балконе, завернувшись в простыню, и курила. Я думала о Марате. Я задавала себе вопрос, на который, как ни старалась, не могла найти ответа. Почему? Почему? Почему? Этой ночью так ничего и не произошло. Точнее, произошло, конечно, но не совсем то. Я согласилась на секс, я решилась расстаться с девственностью, я разрешила Марату стать моим первым мужчиной. А он не воспользовался этим. Он доставил мне ни с чем не сравнимое удовольствие, он заставил меня стонать от наслаждения и биться в экстазе, заставил молить о пощаде и просить продолжения. Но он этого не сделал. Безусловно, это был секс.

Но какой-то односторонний. С удовлетворением только одного из его участников – меня. Никогда и ни с кем я не испытывала такого наслаждения. Он сумел заставить меня дойти до вершины блаженства, даже не будучи во мне. Он превратил меня в женщину, не лишив при этом девственности. Он стал моим первым мужчиной, даже не подозревая об этом. Я медленно выпустила дым изо рта, наблюдая, как он рассеивается в темной холодной мгле.

– Пепел сейчас упадет, – послышался сзади голос Марата.

Я вздрогнула и обернулась. Высокая шапка пепла на моей сигарете задрожала и сорвалась вниз, рассыпаясь в полете на тысячи серых снежинок.

Марат обнял меня сзади. В уголках моих глаз защипало. В горле запершило. Я закашляла.

– Это все из-за сигарет. Тебе надо бросить курить.

Я незаметно для него улыбнулась. При чем тут сигареты? Впрочем, пусть думает, что это из-за курения. Вряд ли он поймет, отчего я сейчас могу плакать.

– Почему ты не сделал этого? – наконец задала я единственный вопрос, который меня сейчас волновал.

– Разве тебе было плохо?

– Нет, мне было хорошо. Но все же я не понимаю, почему ты не сделал этого.

– Не знаю, Кэт, – серьезно и грустно сказал Марат.

– Ты ведь хотел меня?