Татьяна Николина - Бабочки в моем животе, или История моей девственности

– Кэт, ты же простудишься, – невпопад бросает он и бежит ко мне.

– Не простужусь, – почти пою я и бросаюсь ему на шею.

Теперь нас трое: я, он и дождь. Наше дивное танцевальное трио. Или не трио? А как же бабочки, которые поселились у меня в животе и снова водят свои разноцветные танцы-хороводы? И океан, этот дождь-океан между нами, над нами, внутри нас. Все, как я и мечтала.

– Спасибо, – перекрикиваю я хор миллионов падающих капель.

– За что? – хохочет Марат.

– За океан и бабочек, – шепчу совсем близко я и губами собираю капли с лица этого непонятливого мужчины.

Мы вбежали в дом с горящими лицами, мокрые насквозь. Мы принесли с собой лужи, дождь и вызов. Роботы смотрели на нас с непониманием, даже с осуждением. У роботов ведь не приняты танцы под дождем. Плевать на них! Гости праздника уже стали расходиться. Кто по домам, а кто – по приготовленным хозяином комнатам. Нам тоже предложили спальню. Учитывая наш подмоченный внешний вид и слишком разгоряченное внутреннее состояние, мы согласились. Хотелось побыстрее снова спрятаться от роботов, от их осуждающих (женских) и слишком вожделенных (мужских) взглядов, и мы с Маратом наперегонки побежали по лестнице в нашу спальню.

Оказавшись по другую сторону двери, я лихо поддела пяткой задник обуви и высвободила одну ногу. Проскакав по комнате в одноногом танце и найдя наконец опору, я сняла вторую туфельку и запустила ее к потолку.

Марат закрыл дверь и сбросил с себя пиджак. Его рубашка, мокрая и прозрачная, прилипла к телу.

– Ты соблазнительный мужчина, – озвучила я свои мысли и уселась на огромное трюмо.

– Ты так считаешь? – нисколько не смутился моего комплимента Марат.

Я не ответила. Молча взяла с трюмо расческу и принялась распутывать свои слипшиеся волосы.

– Позволь мне, – прохрипел он надо мной и забрал расческу.

Марат прикасался к моим волосам нежно и бережно, мягко проводя по ним щеткой, распутывал прядку за прядкой. Мои волосы были с ним в сговоре, они послушно повиновались, превращаясь в покладистые блестящие пряди. Я наблюдала за ним в зеркало. Еще никогда Марат не казался мне таким привлекательным, как сейчас, когда стоял надо мной и расчесывал мои волосы, мокрый, в прозрачной рубашке. Я резко повернулась к нему лицом и, перехватив запястье с расческой, заглянула в глаза. Они блестели не хуже еще не растаявших капель на его шее. Такие же влажные, яркие, чистые, похожие на океан, беспокойный, безбрежный, буйный. Я провела ладонью по его рубашке, мокрой и настолько прозрачной, что мне казалось, если хорошо приглядеться, можно рассмотреть его бьющееся сердце.

Наклонившись, я дотронулась губами до гладкой влажной ткани, пытаясь распробовать этот странный смешанный вкус – дождя и Марата. Капля, сорвавшаяся с его волос, медленно заскользила по шее, ключицам, скатилась по груди. Я прижалась щекой к самому его сердцу и стала ждать эту каплю, мучительно неторопливую, искушающую, долгожданную. Она докатилась и упала прямо на мои губы, прижатые к груди Марата. Я старалась удержать подольше эту тающую теплую влагу, пропитанную его телом, впитать и растворить ее своими губами. И лишь тогда, когда они окончательно пересохли, я снова прикоснулась к груди Марата. Мои пальцы, стремительные и ловкие, расстегивали и отрывали пуговицы его рубашки, спешили, путались, скользили. Мелкие и твердые пуговицы срывались и падали на пол. Наконец с ними было покончено. Я стащила с Марата остатки мокрой ткани и прижалась щекой к голой коже груди. Он покрылся мурашками и задрожал, будто бы теперь без этой, насквозь пропитанной дождем одежды ему стало холодно. Его сердце бесновалось и сходило с ума, колотясь бешеным ритмом под моими губами. Я прислушивалась к его ударам, пробовала на вкус кожу, и мое сердце подстраивалось под этот бешеный, неугомонный ритм.

Наконец Марат вышел из оцепенения и, резко повернув меня к себе спиной, впился в мою шею. Спальня исчезла из моего сознания и трансформировалась во что-то бесформенное, клокочущее, жаркое. Будто бы мы снова стояли там, под дождем, пьяные друг от друга, сумасшедшие, счастливые. Марат освободил мою спину от тугого платья и тут же усыпал ее сотнями прикосновений своих губ. Его рот, раскаленный, словно пламя, поджигал одну за другой каждую клеточку моего тела. Я чувствовала себя фейерверком, готовым своим взрывом разорвать стены и потолки этого большого дома и озарить огненными вспышками ночное небо.