Анна Дэвис: Королева туфель

Женевьева схватила его за руку, потянула за собой.

— Пойдем потанцуем.

— О, дорогая, ты ведь знаешь, что я не люблю танцевать. — Роберт ласково отодвинул ее руку. — Послушай, я хочу пойти поздороваться с Гарри. Почему бы тебе не потанцевать со своими друзьями? Я буду здесь.

— Ну, если ты так хочешь. — Женевьева раздраженно сжала губы. — Есть мужчины, которые готовы умереть за один танец со мной.

— Шери! — Лулу танцевала шимми с высоким мужчиной в светлом костюме.

Женевьева позволила Жозефу Лазарусу взять себя за руки и крепко прижать к себе. Но даже во время танца с Лазарусом она не отводила глаз от Лулу и высокого незнакомца.

— Разве она не чудо? — Лазарус нацепил костюм официанта, и Женевьева не могла сказать определенно, действительно он выбрал такой маскарадный костюм или все дело было в его ужасном вкусе.

— Посмотрите, как она двигается. Она похожа на царицу и должна быть изображена на той фреске. — Он указал на потолок. Женевьева взглянула на людей с головами шакалов среди пирамид и пальмовых листьев. Люди с огромными глазами стояли боком. Глаза Лулу тоже казались огромными, подведенные толстым слоем черной туши, и это определенно вызывало ассоциации с Древним Египтом.

— Леди и джентльмены, — руководитель группы музыкантов взмахнул рукой, и трубы стихли, — я уверен, что вы уже заметили: среди нас находится эффектная звезда кабаре, самая популярная модель художников и фотографов Парижа — Лулу с Монпарнаса! Эй, Лулу, идите к нам, спойте нам песню!

Не успел он договорить, Лулу оказалась на сцене, что-то быстро сказала пианисту, который кивнул ей в ответ. Обернувшись к залу, провозгласила:

— Это песня о Париже. Об особом времени, в самом замечательном и веселом городе. А 1925 год будет самым веселым. Песня называется «Счастливчики».

Ее голос, когда она начала петь, напоминал тонкий шелк, наброшенный на осколки разбитого стекла, он прикрывал, но не скрывал полностью шероховатости от посторонних глаз. Слова сливались, их невозможно было разобрать, но сейчас это не имело значения, важен был только голос. Боль пронизывала его, несмотря на веселое название песенки. Только боль разбитого сердца, отражавшаяся в больших глазах, имела значение, она противоречила улыбке, играющей на красных губах, и легкомысленной мушке.

Женевьева протянула бокал для новой порции шампанского, оглянулась в поисках Роберта, но вдруг прямо над ухом раздался глубокий голос с американским акцентом:

— Как вы полагаете, что бы это могло быть? Яйцо или голова?

Это оказался мужчина в светлом костюме. Он указывал на бронзовую статуэтку Бранкузи, возвышающуюся на постаменте.

— Это яйцо, которое похоже на голову, которая выглядит как яйцо, которое похоже на голову, — заявила Женевьева. Он и в самом деле был очень красив, этот мужчина: такие широкие плечи… замечательный тип!

— Вы заявляете об этом с таким авторитетом. Возможно, все дело в английском произношении?

— Я слышала об этом от Вайолет. Но я пересказала вам краткую версию, в ее исполнении объяснение затянулось бы на добрых двадцать минут.

Имя хозяйки ему было явно незнакомо.

— Вайолет? Графиня де Фремон?

— Это наша изумительная хозяйка, мистер…

— Монтерей. Гай Монтерей. Нет, меня не приглашали, по крайней мере лично. Я гость одного из гостей.

— Понимаю. — Она хотела узнать, с кем он пришел, но промолчала и снова оглянулась в поисках Роберта.

— Я впервые в Париже, — улыбнулся мужчина, — попал прямо с корабля на бал. Я абсолютно неопытный человек.

Она отпила глоток вина и искоса взглянула на него.

— Меня зовут Женевьева Шелби Кинг. — Она еще раз произнесла его имя, и оно показалось ей знакомым. — Вы поэт?

Благороднейшая улыбка.

— Не желаете потанцевать, мисс Шелби Кинг?

— Миссис.

— О, — в его глазах заискрилась улыбка, — прошу простить меня. А где же ваш муж? Он здесь?

Она неопределенно махнула рукой:

— Где-то здесь, он не танцует. — Как жаль.

— Да, — ответила Женевьева, — это так.

Роберт попыхивал сигарой, потягивал виски и наблюдал, как его жена танцует с невероятно высоким, широкоплечим мужчиной в светлом костюме.

— Парень похож на небоскреб.

— Точное сравнение, — его случайный собеседник казался таким незаметным, что Роберт не обратил на него внимания, — не возражаете, если я его запомню?

Роберт слегка захмелел и не заметил, что заговорил сам с собою.

— Запомните? — Он озадаченно нахмурился. — Это всего лишь слова. Они не имеют ко мне никакого отношения, так же как и к вам.