Татьяна Туринская - Танец белых одуванчиков

— Это… правда? Только посоветоваться? — все еще с нотками сомнения в голосе спросил он.

— Правда, — жестко ответила Света.

— Проконсультироваться? Просто по работе?

Светлана молча кивнула и отвернулась в сторону. Слезы душили. Обидно было до смерти! Как он мог подумать о ней такое?! Что ей нужны только его деньги?! Глупый, какой же ты глупый, Кирюшенька! Как же ты мог?! Как же не понял, не разглядел ее любви?!

До Кирилла доходило очень-очень медленно. Это что же, он собственными руками разбил счастье? В тот момент, когда оно было в его руках? Вернее, в аккурат покоилось на его груди? Его белое пушистое счастье. Кудрявое. А он ничегошеньки не понял?!

— Господи, Светка! — воскликнул он и бросился к ней.

Встал на коленки перед нею, уткнулся носом в ее мягкие колени:

— Светка, Мышь моя! Я что, и правда такой идиот?!

Та молчала. Правда, и отстраняться не стала. Сидела напряженная без движения, как статуя. А внутри выскакивало от счастья сердечко. Господи, вот же он, ответ на жуткий вопрос "почему". Вот почему. Он решил, что ее интересуют его деньги. И разве его в том вина? Это же она сама так по-дурацки сформулировала вопрос, что его запросто можно было принять за ее меркантильный интерес. Ведь нечестно обвинять его одного в этом недоразумении. Разве ее собственная вина меньше?

Кирилл упорно отказывался вставать, так и стоял на коленях, обхватив руками Светкины ноги. А та и не пыталась его поднять. Наталья Леонидовна тактично встала из-за стола, тихонько оделась в прихожей и вышла, неслышно прикрыв за собою двери.

Света громко сглотнула слюну. Господи, как же все глупо! Это что же, если бы Кирилл сейчас не пришел, они оба так и остались бы в неведении? Так до конца дней и не разобрались бы в этой нелепой ошибке? Но он пришел, зачем сейчас думать о том, что было бы, если бы… Ведь пришел, пришел даже невзирая на ее мнимую меркантильность! Значит… Значит, она хоть что-то для него да значит? Но что именно? Он ведь по-прежнему женат, и она по-прежнему не имеет на него никаких прав. И она снова и снова будет воровать у Тамарки счастье по кусочкам? В надежде, что когда-нибудь из этих кусочков можно будет сложить нечто цельное?

Светины руки сами собою потянулись к Кириллу. Теперь уже не он, а она запустила обе мягкие белые ладошки в его короткие жесткие волосы. И он понял, он все понял!

— Мышь! Белая моя, кудрявая моя! Ты меня когда-нибудь простишь? Хоть когда-нибудь, хоть к пенсии?

— Уже простила, — сквозь слезы улыбнулась Света. — А ты меня?

— Я? — удивился Кирилл.

— Ну как же, это ведь я так по-дурацки спросила. Нужно было как-то иначе, другими словами. Надо было рассказать тебе, какие у меня Потребеньки придурки. А я не хотела наше с тобой драгоценное время на них тратить, вот и не рассказывала ничего про них. А потом, когда невмоготу стало, когда обязательно надо было посоветоваться, так двусмысленно сформулировала вопрос. Знаешь, я ведь даже не подозревала, почему ты ушел. Так и этак нашу последнюю встречу по косточкам разбирала, все пыталась найти причину — что же тебе так не понравилось. Думала даже, что ты пришел убедиться, что я не доставлю тебе хлопот своей беременностью, а убедившись — тут же ушел.

— Глупая, — счастливо улыбаясь, произнес Кирилл. — Какая же ты у меня глупая! Какие мы с тобой оба глупые!

Подхватил на руки свою беременную ношу и с огромным трудом протискиваясь между столом и шкафом, поднес ее к дивану.

— Мышь моя, — бормотал он, расстегивая ее платье. — Кудрявая белая глупая мышь…

Света плакала, не боясь испортить праздничный макияж — глупости, разве Кирюша ее ни разу не видел ненакрашенную? Уткнулась маленьким розовым носом в его широкую грудь, и плакала, как дитя малое.

— Я сильно толстая, да, Кирюшенька?

Кирилл не ответил. Улыбнулся, и продолжал внимательно разглядывать потолок. Потом сказал:

— Знаешь, меня Кирюшенькой только мама всегда называла. То есть не всегда, а когда хотела мне показать, как довольна мною. Знаешь, ласково так, нежно. А у тебя еще нежнее получается. Ты так странно говоришь…

— Странно, — передразнила Света. — Не странно, а картаво.

— Нет, — возразил Кирилл. — Когда картаво — это некрасиво. А ты так мягко грассируешь. Честно, мне очень нравится. А тебя не обижает, что я тебя Мышью зову?

— Неа, — потерлась о него лбом Света. — Мне наоборот нравится. Вроде и неласково, кто другой бы оскорбился. А мне нравится. Потому что это говоришь ты.

Помолчали немного. Света всполошилась: