Татьяна Туринская - На восходе луны

Андрей далеко не в первый раз привозил девочек на дачу, а в городскую квартиру, пожалуй, приводил подружек еще чаще, но никогда ни одной из них не помогал смывать 'следы позора'. На удивление, ему самому это оказалось безумно приятно. И не только в физическом плане, хотя, естественно, не без этого — вон как 'орел' напрягся, хоть снова в бой. Нет, еще и в душе его что-то шевельнулось, что-то непривычное, щемяще-нежное. Какая-то вдруг жалость проснулась к глупой девчонке и почему-то благодарность за подаренную девственность. Вообще-то у него и раньше случались чистые девочки, правда, уже довольно давно, да и не так уж и много. И происходило все совсем не так, с гораздо большим трепетом и даже некоторой торжественностью, а вот поди ж ты, никогда чувства благодарности не испытывал. Ну отдалась и отдалась, ну была девочкой — стала женщиной. Это еще она сама пускай спасибо скажет за то, что он ее во взрослый статус возвел. А тут… Одновременно поражался глупости, с которой Маринка рассталась с взлелеянной своею девственностью, и радовался, что именно ему она подарила первенство.

Все гладил Маринку, гладил, пробираясь пальцами в самые недоступные места, якобы с целью получше промыть, чтобы и следа от крови не осталось. А сам получал такое небывалое удовольствие, что непреодолимо захотелось продолжить 'банкет' прямо здесь, под упругими теплыми струями воды. И так кстати вспомнил, что и с себя не мешало бы смыть 'следы Маринкиного позора'. Влез в ванну, благо раздеваться не было необходимости — так и прошагал через весь коридор в чем мать родила.

— Нет, зачем, уходи, — засопротивлялась Марина, пытаясь увернуться от его вездесущих рук. Как будто бы только что не наслаждалась его ласковыми прикосновениями, как будто неприятны ей были его наглые внедрения туда, где как раз и должно было, по идее, собраться больше кровавых потеков. Ведь даже немножечко расставляла ноги, чтобы Андрею легче было туда добраться…

— Расслабься, — прошептал Андрей, прижавшись к ее мокрой спине и смело шагнув под струи. Руки его жадно, но ласково гладили небольшую упругую Маринкину грудь, по-хозяйски опускались ниже, наглые и требовательные…

Марина, несмотря на боль и обиду, 'подаренные' насильником, с нескрываемым наслаждением подалась навстречу. Тело ее послушно выгибалось под его руками. Голова сама собою откинулась назад и легла на плечо Андрея, предоставляя ему возможность собирать губами влагу с ее шеи. Сладкая истома охватила ее, хотелось чего-то эфемерно-возвышенного, сладкого наслаждения, праздника тела. И, почувствовав, как в ее ягодицы уперлось нечто большое, подрагивающее от прикосновения к ее распаленной страстью плоти, прижалась к Андрею еще сильнее, словно пытаясь захватить того нервного 'солдатика'. Руки Андрея заскользили вниз, трепетные пальцы проникли туда, где не так давно воевал тот 'солдат'. Марина застонала от удовольствия, сжала их, словно взяла в плен. Тело ее задрожало, руки засуетились, слепо нашаривая позади себя 'солдатика'. Ей так хотелось, чтобы он вновь рванулся в бой, чтобы снова терзал ее плоть резкими движениями, но, нащупав наконец его рукою, ужаснулась:

— Ой, нет, он слишком большой. Я не выдержу, у меня все болит… Не надо, хватит, хватит…

Андрею вовсе не хотелось причинять ей дополнительную боль. Но и отказаться от намерений было уже не в его силах. 'Солдат' был в полной боевой готовности, рвался на поле боя, и утихомирить его теперь можно было только одним способом.

— Маленькая, я теперь уже не смогу, — прошептал Андрей в самое Маринкино ухо, в то же время пытаясь просунуть пальцы поглубже, отчего Марина издала сладострастный стон. — Уже поздно, лед тронулся. Я не хочу делать тебе больно, малыш, но с ним что-то надо делать, его как-то надо унять. Я без твоей помощи не справлюсь…

Марина, хоть и молила о пощаде, на самом деле совершенно не желала, чтобы все закончилось. Нет, теперь уже ее и саму сложно было остановить — разогрел ее Андрюша не на шутку. И тем не менее действительно боялась боли. Насколько приятнее были прикосновения его рук, его нежно-нахальные пальцы…

Но нельзя ведь думать только о себе! Как ни странно, невзирая на то что Андрей взял ее силой, против воли, лишил девственности, даже не заметив этого, не восхитившись ее чистотою, Марине ужасно, просто до умопомрачения, хотелось сделать ему приятное, хотелось отблагодарить за то наслаждение, которое ей подарили его руки. Она опустилась на колени, взяла в руки 'воина' и несколько мгновений любовалась им: надо же, какой большой, какой упругий. Гладенький, даже приятно держать его в руках. Чуточку осмелев, прикоснулась губами к самому кончику. 'Солдат' весьма ощутимо вздрогнул, напрягся, кажется, еще больше. Марина не знала, что нужно делать. Она, конечно, слышала об оральном сексе, знала, что обозначает это понятие, но сама никогда к этому не была причастна. Больше того, раньше содрогалась от одной мысли, что 'это' можно брать в рот, к 'этому' можно прикасаться языком. Теперь же 'это' не вызывало содрогания. Непривычное — да, волнующее — да, противное — нет. Нет, противно не было. Напротив, от 'воина' веяло такой силой, мощью. Ему хотелось покоряться, его хотелось покорять. И Марина, сложив язычок трубочкой, самым кончиком его несмело прикоснулась к 'воину'. Противно не было. Но и приятности особой она тоже не ощутила. Нет, ласкать руками — может быть, почему бы и нет, ведь это даже приятно. А вот языком… Ой, нет, ничего не получится…