Лариса Уварова - Коллеги

Между тем Лилечка страдала от одиночества. С личной жизнью ей катастрофически не везло. Она знакомилась, да и ее знакомили, с интересными мужчинами, но одним она казалась недалекой, другие считали, что за ее якобы деланной наивностью кроется какой‑то расчет, третьим она просто‑напросто не нравилась внешне, поскольку ее фигура, не лишенная, впрочем, привлекательности, упрямо не укладывалась в современные стандарты. Было, правда, у Лилечки несколько продолжительных романов, но и они с пугающим однообразием заканчивались ничем. Чаще всего очередной воздыхатель приходил к Лилечке раз в неделю, с удовольствием уничтожал все, что она для него готовила (а кулинарными талантами, не в пример журналистским, эта женщина блистала), но как только она, будучи влюбчивой по натуре, намекала на серьезность своих чувств, воздыхатель быстренько сбегал к какой‑нибудь девчонке помоложе, фигура которой в большей степени подходила под заветный стандарт 90‑60‑90.

Казалось бы, обжегшись на молоке, дуют и на воду, но Лилечка представляла собой не столь уж и редкое, как кажется, исключение из этого правила: так и продолжала обжигаться и на молоке, и на воде. Мужчины ей попадались исключительно несерьезные: один, как впоследствии выяснялось, был женат, у второго помимо жены оказалось еще и трое детей, третий признался, что встречался с ней только для того, чтобы заставить ревновать свою крайне сварливую и несговорчивую подругу.

Увлекалась доверчивая Лилечка легко: она и в двадцать восемь лет была неисправимо наивной, романтичной особой. Вся любовь для нее воплощалась в огромных букетах цветов, стихах, где розы рифмовались с грозами и грезами, и пении серенад под окном. Это быстро понимал каждый, даже не отличавшийся большой сообразительностью представитель сильной половины человечества, пообщавшись с нею пять минут. И все они без зазрения совести этим пользовались, а потом, ни слова не говоря, уходили к своим женам, детям, подругам, к привычным утренней газете и вечернему телевизору.

Лилечка страдала, проклинала судьбу, лила слезы, но почти никому не рассказывала об очередной трагедии, кроме, пожалуй, Анны, которая умела ее хотя бы нормально выслушать. А что, если не внимание и участие, нужно в первую очередь, когда в личной жизни наступает очередной провал?

Вот и сейчас, когда Лилечка с крайне расстроенным выражением лица вбежала к Анне, принесенный ею целлофановый пакет, в котором лежали пресс‑материалы по Дэну Смирнову, оказался усеян каплями, хотя никакого дождя на улице не было и в помине.

Анна, разумеется, все сразу поняла.

— Что, опять? — участливо спросила она.

Если бы не этот вопрос и тон, каким он был задан, Лилечка, может быть, еще несколько мгновений держала бы себя в руках, но тут не выдержала, разрыдалась, закрыв лицо злополучными бумагами.

Общаясь с Лилечкой, Анна научилась ее успокаивать. Без лишних слов — слова до Лилечки все равно в такие моменты не доходили — она провела ее в гостиную, усадила на диван и достала из сумочки упаковку бумажных носовых платков: по опыту знала, что в нужную минуту у Лилечки никогда не находится при себе носового платка. Как ребенок!

— Ну, что случилось на этот раз? — спросила Анна, когда Лилечка немного успокоилась.

— Броси‑и‑ил, — горестно сообщила та, утирая слезы. — Неделю назад говорил, что любит, а сегодня сказал, что я ему такая толстая и занудная даром не нужна. Любая женщина, — Лилечка не умела произносить «нехорошие слова», — ну, с Тверской, лучше, чем я. Ей деньги нужны и она за эти деньги все позволит, а я… — Не в силах продолжить рассказ, она снова разрыдалась.

— Вот гад! — в сердцах воскликнула Анна, имея в виду не только очередного Лилечкиного ухажера, но и этого мерзкого змея подколодного Сергея Воронцова, продолжавшего занимать ее мысли. Потом бросилась утешать подругу. — Ну, Лилечка, ну, пожалуйста, ну, не сошелся же на нем свет клином, в конце концов! Есть же и другие, причем гораздо лучше, а он просто идиот, своего счастья не понял! — Она прекрасно понимала, что произносит обычные, затасканные для таких случаев слова, но ничего оригинальнее придумать не могла.

— Какие другие? — вдруг завыла в голос Лилечка. — Никому я не нужна, понимаешь? Ни‑ко‑му! Неудачница я, и все тут! Знаешь, как я тебе завидую! Тебя‑то любят, ты красивая! А я? А меня?

Нельзя сказать, чтобы последние Лилечкины слова обрадовали Анну. Она еще не пришла в себя после свидания с Алексеем, от разговора с которым так трусливо увильнула.