Клуб Настя совершенно забросила. С того первого дня, когда Иван привел ее к себе, она не появилась на работе ни разу. Да и что там было делать? Вспомнив после долгих лет, что в жизни есть место счастью и любви, Настя уже не понимала, зачем она создала «Les Fleurs du Mai» – это место унизительных продажных отношений. Из памяти всплывали смутные мысли о том, что она желала сотворить волшебную иллюзию для женщины, подарить ей эмоциональную радость, уверенность в собственной молодости и красоте, но тут же выныривало недоумение: какая радость может быть без любви? Как можно имитировать чувства, получать удовольствие от встреч с чужим, неродным человеком, ложиться с нелюбимым в постель? Все это величайшее заблуждение, грязь и тяжелый порок. Уж лучше быть совершенно одной, чем обманываться и платить за неискренний, насквозь фальшивый спектакль! Или женщина любит, и тогда она действительно готова на все ради единственного мужчины, или отношения надуманны, и тогда они – предательство против себя самой. Болезненная похоть.
Ничего общего с душевным лазаретом, который она сама же создала, Настя больше иметь не хотела. В то самое утро, когда ей приснился кошмарный сон из прошлого, она окончательно и бесповоротно решила, что клуб нужно продать. Сбыть его с рук. Не видеть, не помнить, не знать.
Звонок на мобильный телефон раздался рано утром: Настя и Иван еще спали. Сначала она, взяв трубку, никак не могла понять, о чем говорит незнакомый взволнованный голос, и только досадовала на то, что Ванечку разбудили, – ей так нравилось делать это самой, нежно прижимаясь к его сильному телу и лаская кончиком языка не по-мужски длинные ресницы. Постепенно до нее стало доходить, что именно «доброжелатель» пытается ей сказать. Она сразу всему поверила: в последнее время интуиция редко ее подводила. Да еще этот сон. Лицо ее стало бледным. Иван испуганно смотрел на Настю: ему вдруг показалось, что за полминуты «разговора» – Настя только с широко распахнутыми глазами прижимала трубку к щеке – она стала старше на десять лет.
Она отключилась и, молча встав с кровати, начала одеваться.
– Я с тобой, – Иван, пулей выскочив из постели, стал натягивать джинсы.
– Как хочешь, – Настя не обращала на него внимания: первый раз за все время, что они просыпались вместе, не прижала к себе, не обняла.
Оба оделись молниеносно, Настя вызвала Сергея.
– Что случилось? – Иван наконец решился задать вопрос: все равно они сидели на кухне, не притрагиваясь к остывающему кофе, и ждали машину.
– С клубом проблемы.
– Без тебя не справились?
– Прежде, – Настя повернула к нему осунувшееся лицо, – чем делать выводы, нужно выяснить обстановку.
– Я, – Иван понимал, что произошло что-то ужасное: такой неуверенной в себе, разбитой он Настю еще не видел, – сделаю все, чтобы тебе помочь. Ты только не падай духом.
Вместе справимся. Будем работать с утра до ночи, если нужно, я квартиру могу продать…
– Глупенький, – Настя улыбнулась неожиданно сквозь подступившие слезы, – ты, главное, будь рядом. А я сама все решу.
Вывеска клуба была на месте – яркая, как всегда, и загадочная – «Les Fleurs du Mai». Настя открыла дверь клуба и переступила порог. Иван вошел за ней. И оба застыли на месте, сраженные ужасающим зрелищем: здесь не осталось ни одного целого предмета, ни одной не пострадавшей детали. Стойка ресепшн брошена набок и разломана, рамка на входе в зал раскурочена, мебель – диваны, столы – пропали, будто их никогда и не было, кадки с пальмами разбиты, повсюду земля. Настя медленно обошла сначала первый, потом второй этажи. Все, что можно было вытащить и вывезти, было вывезено, все, что можно разрушить, – разрушено. Только на стенах бара уцелело несколько репродукций Обри Бердслея, правда, и они были перекошены, рамки на многих разбились. Настя бережно сняла картины со стен и, хрустя разбитым стеклом, которым был усеян пол, подошла к сцене и сложила их на ее перекошенный угол. Господи! Зал клуба смотрелся так, будто по нему пронеслось разъяренное стадо животных, спасающихся от пожара или другой напасти. В этом погроме не было и доли смысла – только звериная ненависть и страх. Настя присела рядом с картинами Бердслея и закрыла лицо руками. Оказывается, ее стриптизеры, ее послушные мальчики, отобранные для удовольствия женщин, все это время были механизмом замедленного действия. В них, словно мощная пружина, сжимались ярость, обида, злость от постоянного притворства и унижений – уж Настя-то знала, как это бывает, – а потом напряжение достигло чудовищной силы и пружина распрямилась, выскочила, разрушая все на своем пути.
Читать дальше