Людмила Белякова: Быть единственной

Сама-то она не пила – только чокалась с сыном, пригубливала, а когда он уходил, водочку из своей стопки аккуратно выливала обратно в бутыль. Для экономии.

– Это почему? – удивилась Маша. – Праздники же!

– Нет, все, хватит. Зоя недовольна, что я каждый день прихожу… того. Нет, не буду.

– Ох, а ты ее слушаешь! – поджала губы Маша. – Чего ж мужику не выпить, раз праздники?

– Нет, нет, мам, сегодня не могу. – Володя накрыл ладонью хрустальную стопочку. – Я за рулем. Мне работать надо. Я пойду. Звони.

Маша с демонстративным осуждением покачала головой: нашел кого слушать! А выпроводив сына, подумала: раз Зойка недовольна, значит, Маша на верном пути. Рано или поздно Маша получит сына назад, пусть спившимся, но в единоличное пользование. Будет эта Зойка на старости лет одна… А Маша не будет.

Но и тут в Машиных делах случился досадный затор. Сын еще раз, теперь уже наотрез, отказался от ежесубботних выпивок, и баллон пшеничной, купленный в январе, стоял даже не ополовиненный. Зойка победила, выбив из-под Машиного хитроумного плана опору – законное право русского мужика на воскресный отдых. Конечно, она ж Володю каждый день видит, тюкает, долбит… Тем более что праздники, даже такие несусветно длинные, все-таки кончились.

А еще сынок взял себе моду – заезжать к маме только в будние дни и совсем ненадолго. Маша-то сразу догадалась почему: так у него был веский предлог не причащаться пшеничной, даже по чуть-чуть, и не засиживаться – дел много. Швырнул матери хлеб, картошку, взял рецепты – и был таков. Нет, ни от чего он не отказывался, заехать отвезти Машу в поликлинику, свозить ее на кладбище в Родительскую субботу – нет. Старушки соседки, не видевшие своих драгоценных чад месяцы или даже годы, благостно кивали: как ни посмотришь, а машина Владимир Николаича у подъезда стоит. Заботливый… Но разве такая забота Маше нужна была? Это она хотела о сыночке заботиться…

Пришла весна, вяловатая, проявившаяся по-настоящему только к маю. А Володя принес новость… Ирка, окончившая предпоследний курс университета, собралась замуж за соученика. Пока молодые были заняты сдачей экзаменов, Володя с Зойкой готовились к свадьбе. Товарки по приподъездной скамеечке почему-то за Машу радовались. Как же – дожила худо-бедно до таких лет, внучка вон замуж выходит, может, и правнуков Маша дождется.

Но у самой Маши на душе было муторно. Правнуки!.. Все-таки получилось не по-ее – как ни старалась она, а сыновья вышли из-под ее власти, обзавелись семьями и не принадлежали ей, как она того хотела, целиком и полностью. Как крошки воробьям ей сорили: Володя приезжал на полчаса два раза в неделю, Вадик звонил пару раз в месяц. Вот и все, что Маша получила за свои материнские заботы!.. А ведь еще и счастливой ее считали другие старушки – как же! Из дома дети Машу не гнали, в богаделку не сплавляли, чтоб ее квартиру продать да пропить, пенсию не отбирали – даже за продукты платить не требовали… Да этим сынкам-невесткам просто не было до Маши дела! Перед людьми они выставлялись: мы, мол, приличные, старших уважаем!

Уже в конце мая Володя, в очередной свой приезд, осторожно, словно чего-то боясь, спросил:

– Ну ты, мам, как – на свадьбе-то у Иришки будешь?

– Чего это я там забыла? – буркнула Маша, хотя и понимала, что грубость ее неуместна – никто ее этим приглашением не обидел, наоборот.

– Чего ты там забыла? – прищурив глаза, повторил Володя. – Ну вроде как внучка твоя замуж выходит, за приличного мальчика.

– «Мальчик»!.. Скажешь еще, твоя Ирка – девочка, да? По-честному выходит, да? – На Машу дохнуло чем-то забытым, неприятным – как запах гнилой кислятины. Будто открыла на праздник банку с вареньем – а оно, оказывается, забродило, испортилось, пошло мерзкой зеленой плесенью. А банка эта последняя… И так стало Маше обидно! В груди что-то забурлило, заныло в висках… Если не сейчас – то никогда! – Ноги моей там не будет, на свадьбе вашей говенной!

– Ох, все! – схватился за лоб сыночек любимый. – Пошел я.

Он ринулся в прихожую, а Маша, чуть не задохнувшись от ярости, бросилась за ним:

– Если ты… – она сглотнула липкий ком в горле, – если ты их не бросишь… сейчас же не бросишь… я сама к этому «мальчику» пойду! К родителям его пойду!.. И скажу, что Ирка – проститутка и что Зойка твоя всю жизнь проституткой была! Вот!

– Да ты совсем с ума сошла! Отпусти немедленно!

Володя приходил так ненадолго, что даже не раздевался, и Маша мертвой хваткой вцепилась в рукав его кожаной куртки. Пальцы скользили, но Маша держалась цепко.