Людмила Белякова - Быть единственной

И, выждав пару дней, в последнее воскресенье перед приездом «родни» как бы между прочим спросила у сына, читавшего на кухне газету:

– А ты вот говорил, будто это Зойка тогда тебя за мной на вокзал послала?

– Что? – отвлекся он от газеты. – Когда?

– Ну, – нехотя уточнила Маша, – когда я на вокзале… жила. Ты сказал, что это Зойка тебя послала.

– Мам, не начинай, – процедил Володя, возвращаясь к чтению.

– Нет, ну я просто спрашиваю.

Володя свернул газету и, не глядя на мать, поспешно вышел из кухни. Маша ринулась за ним.

– Это она мне все подстроила с домом! Она!

– Госссподи! – остановился посреди залы Володя. – Да ты рехнулась, рехнулась окончательно!

– Брось, брось ее, Володечка! – не в силах сдерживаться, зарыдала Маша. – Подлая она, подлая! Это она мне подстроила!

– Я предупреждал ее еще тогда, что ты ненормальная! Я ее предупреждал! А она мне все – «мать, мать!».

Володя забегал по зале, что-то бормоча и запустив пятерню в уже сильно поредевшие волосы.

– А как это же она тогда узнала, что меня с домом обманули? – ехидно сузила внезапно высохшие глаза Маша.

«На-кася выкуси!»

– В муниципалитете она тогда работала, мама, и документы по этой сделке оформляла. Фамилию нашу увидела – вот и весь секрет. А баба Катя мне все остальное поведала… Что, довольна?

Маша, враз утратившая пыл, не знала, что ответить.

– И никто тебя с домом не обманывал. Ни этот твой покупатель и никто. Сама по злобе и дурости все затеяла и с носом осталась.

– Володечка, – опять, но уже тихо и печально, заплакала Маша, – я тебя, сынок, так люблю, так люблю…

– Ага. – Он сел на Зойкин любимый кожаный диван. – Ты меня двенадцать лет не любила, а Вадьку любила, да?

Маша молчала, высморкаясь в платок.

– А потом Вадьку разлюбила, меня снова полюбила… – Володя, издеваясь, делал волнообразные движения ладонью, изображая, как Маша то дарила, то забирала у них с братом свою благосклонность. – Ничего себе любовь! Очень замечательная любовь… Ты хоть знаешь сама, что это такое?

– Знаю, – не очень уверенно ответила Маша и присела, совсем обессилев, на дурацкую табуреточку, кожаную и скользкую.

Тоже – Зойкина мебель обожаемая. Ни уму ни сердцу.

– Не уверен, – решительно отрезал Володя. – Вот у нас с Зоей – любовь. И никогда я ее не брошу, и чтоб разговора об этом никогда здесь больше не было. Ты поняла? – Не слыша Машиного ответа, он повторил: – Ты поняла? И вообще – чтоб уж покончить с этим… Я-то ведь как раз был против того, чтоб ты здесь жила.

– Ка-как?! – задохнулась от отчаяния Маша.

– А так. Против. А Зоя настояла. Вот я по помойкам и мотался, тебя искал… Знала бы она, что ты за ее спиной творишь!

У Маши перехватило горло, сжало сердце, а сын, будто нарочно ее добивая, продолжил:

– А Вадик… Знаешь?

– Ничего я про него знать не желаю.

Маша с трудом поднялась и поковыляла к себе в комнату – хоть лекарства накапать. А то помрешь в одночасье, и будет Зойка радоваться-праздновать!

– Женат он, и внучок у тебя есть, Артемка. Уж и в школу скоро пойдет.

– Как это? – повернулась Маша, вконец удивленная. – Эта Галька – она же старая!..

– При чем здесь это? Жену его тоже Машей зовут, нормальная девчонка, красивая, умная, любит его. И все у них хорошо. А? – Лицо сына корежила гадкая ухмылка: что, скушала? Не подавилась?

«Без меня – хорошо?! Без мамы – хорошо?» – колотило в висках у Маши.

Кажется, сын еще что-то говорил ей вслед, и все гадкое и оскорбительное, будто ножики матери родной в спину втыкал. Маша плотно закрыла за собой дверь и до самого вечера не выходила.

Но видно, все-таки за правое дело боролась Маша! Есть Бог на свете, и он предоставил ей шанс отвоевать себе хоть одного с ы ночку.

Померла, уж за девяносто лет, тетя Катя. И оставила Маше по завещанию свою однокомнатную квартиру! Ну и подарок от родственницы получила Маша! Конечно, и сын, и невестушка, лисичка хитрая, уговаривали Машу не переезжать – старая, мол, она совсем, беспомощная, а они работают, Ирочка учится, и много Маше, живя отдельно, помогать не смогут. А Маша, глухо затаившаяся еще с тех времен, когда Володька высказал ей, как не хотел принимать ее в семью, уперлась на своем: не буду вам мешать, попробую жить одна, а там видно будет.

Володя, повторив из вежливости, что не дело это – в таком возрасте жить одной, тем не менее помог матери забрать из ее комнатенки вещи и перевез их в новое обиталище. Не свой дом, конечно, как в приснопамятных Выселках, но все же! Тут уж Маша ни перед кем лебезить не будет! Тут она полная хозяйка!