Вика Милай - Re:мейк

– Тебе не кажется, что это просто неприлично – копаться в моих вещах?

– А тебе не кажется, что неприлично обманывать? Неприлично поздно возвращаться домой и уверять, что задержался на работе или в клубе. Я таких, как ты, на сайте гигабайтами сливала.

Андрей сник и устало произнес:

– Ты все неправильно поняла.

– Я все правильно поняла, и я ухожу.

В кино героини уходят красиво, не утруждая себя бытовыми мелочами, скидывают решительно «пиджак наброшенный» и хлопают дверью. Я уходила неуклюже. У пакета порвалась ручка, на пол посыпалась косметика, выпал домашний стоптанный тапок. Собирая вещи, я споткнулась о порог и чуть не растянулась в коридоре.

– Ты приняла окончательное решение? – небрежно спросил Андрей и упал на кровать, едва я буркнула: «Да».

Он уже спал, когда я уходила. Силы покинули меня еще у дверей, а на лестнице я присела на ступеньку и расплакалась в голос, как в деревнях оплакивают покойника. Мое счастье казалось мне незаслуженным и утерянным навсегда.

Я знала, что Андрей меня не позовет, а сама я ни за что не вернусь. Мы редко ссорились, но если случалось, Андрей бывал непреклонен. Первые шаги к примирению делала я. Тогда Андрей устаивал «разбор полетов»: аргументированно и сухо, как инструктор, объяснял мои ошибки, рассеивал мои заблуждения и требовал полного раскаяния. Я смеялась и раскаивалась.

Папа разбудил меня, когда за окнами было уже темно. Я судорожно попыталась понять, как оказалась в своей комнате. Уже утро или вечер?

– Малинка, – он окликнул меня забытым детским прозвищем, – идем чайку попьем. Я только что заварил с мятой, как ты любишь.

– Я еще полежу, не буду чай. – Меньше всего в тот момент мне хотелось беседовать с папой.

– Идем, – тихо попросил папа, – я только что от мамы приехал. Надо решить, что с ней делать.

Ему удалось меня поднять: он использовал запрещенный прием – маме я не могла отказать.

– Я думаю так, Малинка, – говорил папа на кухне, – забираем ее домой, а на консультацию отправим в Военно-медицинскую академию. Я договорился. Врач настаивает на операции, а сердце у нее слабое. Она-то уже на все согласна, но я боюсь решиться. Она у меня одна.

Папин голос дрогнул. Дрогнул после стольких лет, прожитых вместе. Я даже позавидовала маме. Так же, должно быть, он дрожал на первом свидании и у роддома, когда отец, длинноволосый и беспечный, приехал за нами на велосипеде. Он нес малиновый кулек, а мама крутила педали и смеясь ругалась. Кульку дали имя Марина. А дома звали Малинкой.

Папа рассказал, как врач, уставший от бесконечных пререканий пациентов, спокойно спросил:

– Вы – врач?

– Нет. Я инженер.

– Замечательно. Почему, в таком случае, вы даете мне советы?

– Потому что речь идет о моей жене.

Врач позвал заведующего отделением. Тот просмотрел мамину карту и властным жестом прервал бормотание подчиненного о «в целом положительной динамике, но».

– Что я могу сказать, уважаемые? Мое мнение такое: не сделаете операцию – вам, – он ткнул в мамину сторону пальцем, – вам пиздец. – Он захлопнул карту и вышел.

Коротко и ясно. Родители переглянулись, в надежде, что им послышалось, что резонировала пустота облезлых стен, а духота и слабость чудесным образом исказили слова заведующего. Но не могло же почудиться сразу обоим? Врач подтвердил их догадки:

– Что я вам говорил? Мой коллега придерживается такого же мнения – необходима операция.

– Им же плотют за каждую операцию. Им бы зарезать только человека за деньги, – брюзжала старуха на соседней койке, когда врач вышел.

Мама растерянно глядела на отца. Домой отец вернулся обескураженный и сердитый. Он обзвонил друзей, соседей по даче, сослуживцев. Он нашел врача и договорился о консультации.

– Пап, – я положила голову ему на плечо, – зачем ты меня позвал? Ты ведь уже все решил.

– Доченька, – он обнял меня за плечи, – доченька, ты не сердись на нас с мамой, что мы давно не вмешиваемся в твои дела. Ты уже совсем большая. Но иногда я так скучаю по своей маме. И дорого был дал, чтобы поговорить с отцом, как с тобой сейчас. Думаю, и ты в нас нуждаешься не меньше. Мы родили тебя для счастья, для радости. Когда растишь ребенка, почему-то кажется, что его ожидает только счастье. Не горе, болезни или нужда. Иначе люди и не заводили бы детей. Хочешь, я поговорю с Андреем? Он хороший человек. Он настоящий. Он поймет. Вы же поссорились из-за пустяка.

Видно было, как папа волновался, говоря со мной. Тихая, теплая, как южная ночь, благодать исходила от папиных слов.