Сандра Мэй - Пробежать под радугой

Со своей мертвой женой.

Франческа спрятала в чулан ведро и швабру, без сил плюхнулась на крыльцо и вытянула ноги. Состояние покоя длилось ровно три минуты семнадцать секунд, после чего раздался могучий бас:

— Деточка, солнце садится! Пора ужинать! Чем ты сегодня побалуешь старушку?

Цианистым калием я тебя когда-нибудь побалую, с тоской подумала Франческа, вяло поднимаясь на ноги.

Могучий бас принадлежал хозяйке дома, мадемуазель Галабрю. Почетное звание “мадемуазель” и статус девицы она завоевала в тяжелых боях с тремя мужьями. Двое погибли, так сказать, в бою, а вот с третьим, неким мсье Пушоном, неукротимая тогда еще мадам Пушон успела развестись, отсудив при этом и дом, и ренту, и сбережения в банке, но самое главное — по суду вернув себе девичью фамилию и право называться мадемуазель. Франческа попыталась осторожно выяснить, зачем мадемуазель Галабрю так неистово добивалась этого сомнительного, с точки зрения Франчески, счастья, на что ей был дан краткий и исчерпывающий ответ. “Потому что все мужики — сволочи!”

По дороге на кухню Франческа заглянула в комнату и помахала рукой обладательнице дивного баса. Девица Галабрю напоминала очень старую канарейку — маленькая, черноглазая, с желтоватым пушком на голове. Она почти не вставала с кресла, но зато была в курсе всех событий в мире — благодаря телевизору — и в городе — благодаря телефону. После ужина она регулярно выпивала рюмочку-другую теплого портвейна, за обедом — бокал красного вина, а завтракала исключительно фруктами. Лет ей было не то девяносто пять, не то девяносто семь, уточнять она отказывалась.

Франческа оказалась в этом доме совершенно случайно, работала здесь уже второй месяц, мечтала о свободе и не уставала восхищаться живостью ума престарелой мадемуазель.

Здесь надо пояснить кое-что относительно Франчески Мэллори. Проще говоря, познакомиться с ее биографией.

Двадцать четыре года назад Джейк Мэллори, помощник капитана “Грифона”, небольшого каботажного суденышка, приписанного к порту Дублин, познакомился в Марселе с Сюзанной Ледуайе. “Грифону” требовалась буфетчица, Сюзанне — работа. Джейку Мэллори, как выяснилось чуть позднее, требовалась жена. Совокупность всех трех обстоятельств привела сначала к веселой корабельной свадьбе, потом к строгому католическому венчанию в древнем Дрохедском соборе, а еще через девять месяцев — к появлению на свет Франчески Сьюзан Мэллори.

Имя ей дал отец. В честь той земли, на которой родилась ее мать. Отец был влюблен в свою Сюзи, как мальчишка, из каждого плавания привозил “своим девочкам” вороха цветных тряпок и разные блестящие безделушки, а вот денег копить не умел. И когда “Грифон” затонул у берегов Испании, а Джейк Мэллори оказался среди пяти пропавших без вести членов экипажа, маленькая семья осталась почти без средств к существованию. Это было давно, пятнадцать лет назад. Франческа помнила, как они жили в то время. Странно, эти воспоминания не казались горькими. Хотя почему странно?

Именно Сюзанна Ледуайе, в замужестве Мэллори, черноглазая красотка с буйными кудрями и неукротимым нравом научила свою маленькую дочь Франческу самому главному правилу в жизни.

Пока ты жив — ничего не потеряно. Только смерть не имеет обратного билета. Все остальное можно пережить.

И они пережили. Сюзанна шила на дому, ходила убираться, работала учительницей французского в школе, переводила документы в портовой канцелярии, посылала рецепты пирожных в дамские журналы, вязала крючком, клеила конверты — всего и не перечесть. Франческа изо всех сил старалась ей помогать, но мать была неумолима: сначала учеба. Только в старших классах она позволила девушке подрабатывать частными уроками французского. Дело пошло хорошо, и вскоре Франческа поняла, что накопленных средств почти хватает на университет. Это самое “почти” возместила ей мама. В день окончания школы она повела Франческу в банк, и там выяснилось, что за гибель “Грифона” и потерю кормильца семье полагалась довольно приличная страховка. Все эти годы страховка лежала в банке, проценты росли — одним словом, путь в Сорбонну был открыт. Франческа Мэллори смотрела на свою красавицу-мать, на ее спокойную и гордую улыбку, и слезы копились в горле, не давая произнести ни слова. Все эти годы… она ведь могла не работать! Могла не вкалывать по ночам, не гнуть спину, не портить глаза! Могла — но не взяла из страховой суммы ни пенса.