Энн Хэмпсон - Любовь, как следствие вендетты

Он толкнул ее к постели, и Тони поняла, что сейчас произойдет самое страшное — ее возьмут силой, против ее воли… Она зажмурилась, с омерзением ожидая вот-вот вот почувствовать прикосновение мужского рта к своим губам.

Но этого не произошло. Дарес навалившись, одним резким движением вошел в нее почти до самого основания. Тони застонала от сладостной боли. Как давно она не переживала этого ощущения, переполняющего радостью каждую женщину. Как страстно ей одинокими ночами хотелось ощутить в себе частицу мужского естества. Но ей бы не хотелось, чтобы это было актом насилия над ее волей. Впрочем, насколько это насилие претило ей? Дарес, без сомнения, был тираном, и взял ее, не спрашивая ее согласия, но сейчас, горой возвышаясь над ней, он был так сладок и неистов, движения и ласки его были столь страстны и изощренны, что волны страсти стали накатывать на Тони откуда-то изнутри, непроизвольные стоны вырывались из ее груди, руками и ногами она обвила тело мужа и содрогалась от наслаждения в унисон его толчкам, все крепче и крепче прижимаясь к нему до тех пор, пока оба они не погрузились в одно море блаженства.

Последующие несколько дней Тони волновалась и злилась, а единственной реакцией Дареса было скучающее нетерпение. Казалось, он совершенно отказался от мысли полностью выполнять условия их брака. Тони часто вспоминала сцену в доме его деда и уныние Дареса, когда тот принял единственное решение, как уберечь деда. Когда он решил подчиниться судьбе, то, как взрыв, произнес: "Во имя Господа, что я буду с ней делать дома?" А теперь, он охотно принимает ее, как жену, у себя дома. Желание? Неудержимое стремление владеть ее телом? Несомненно, это его единственный интерес к ней. Она поглядывала на него с задумчивостью в прекрасных глазах и размышляла, почему у нее в голове такой хаос.

В Кремасти, где родилась Мария, был святой праздник. Тони и Дарес обедали вместе, во всем доме горели свечи. То, что Дарес разрешил праздновать этот день, удивило Тони. Она подчеркнуто заявила, что он должен бы быть, как и его дед, язычником. На что Дарес удивленно рассмеялся и сказал:

— Как мало мы знаем друг о друге, Тони. Но с этих пор мы будем узнавать больше. Ты, например, ты удивительно загадочна.

— И привлекательна, — едко добавила она.

Дарес, соглашаясь, наклонил голову.

— Определенно привлекательна, — согласился он вежливо. — Как только я увидел тебя, решил, что любить тебя огромное наслаждение… отсюда мои предупреждения, на которые ты так неразумно не обратила внимание.

Она вспыхнула и немного отклонилась в сторону, чтобы позволить Евангелосу налить ей супа. Комната тонула в глубоком мягком свете свечей, стоявших в серебряных подсвечниках, а пламя отражалось в стекле старинной посуды на столе. Была умиротворяющая романтическая обстановка. Тони надеялась, что их беседа не приведет к обычной ссоре.

— Ты говоришь, что я загадочна, — пробормотала она, поднимая салфетку.

— Что ты имеешь в виду?

Дарес проследил глазами за коренастой фигурой слуги, подождал, пока за ним закроется дверь, хотя Евангелос и не понимал по-английски.

— Я должен извиниться перед тобой за Харитоса… — он оборвал себя, слегка улыбнувшись, когда она густо покраснела. — Почему ты не опровергла мои обвинения?

Что-то сжало ей горло. К удивлению Дареса и самой себя, она сказала:

— Я была обижена и поэтому рассердилась. Поэтому и позволила тебе продолжать думать, что я… я сделала то, о чем ты думал.

— Обижена? — нахмурился он. — Не хочешь ли ты сказать, что тебя обижало все, что я говорил?

Она заморгала, потому что в глазах вдруг стало пощипывать. Она хотела, чтобы он оставил свой полунасмешливый, полупрезрительный тон.

— Тебе очень не нравятся англичанки, не так ли?

— Да я их вообще не люблю.

Она вздрогнула от этих слов и сказала:

— Но ты не возражаешь состоять в браке с одной из них? После того, что случилось, мы не можем, знаешь ли, разорвать наш брак просто так.

— Конечно, я знаю, — он как-то странно посмотрел на нее, а его склоненная набок голова в свете свечей выглядела почти зловещей.

— Я уже говорил тебе, что нахожу твою внешность соблазнительной…

— И это, — свирепо отрезала она, — достаточно для грека!

Ее сила удивила его, но он просто сказал:

— Я не грек.

Теперь удивилась она:

— Ты не возражаешь быть наполовину англичанином?

Дарес замялся и поднял брови:

— Теперь немного поздно жалеть о том, что моя мать вышла замуж за англичанина.