Рода Лермэн - Ночи в раю

Молодая женщина, сидящая в кресле на веранде, услышала радостный крик своей служанки и выпрямилась. Взгляд ее устремился вдоль длинной тропинки, обрамленной соснами, к видневшемуся вдалеке морскому берегу. Она поднялась, и к ее ногам упало ставшее вдруг ненужным шитье. Сердце дрогнуло и сильно забилось, голова закружилась от сказочного счастья и от охватившего ее чувства облегчения.

Из маленького ялика высадился мужчина. Шлепая ногами по воде, он направлялся к берегу, а на его высокие черные кавалерийские сапоги накатывались волны. Отсюда, издалека, он казался прекрасным, неотразимым. Горячее летнее солнце 1863 года светило ему в спину.

Стоя на крыльце старого дома, молодая женщина прошептала имя мужа. Она боялась позвать его слишком громко, опасаясь, что видение исчезнет. Ей так хотелось, чтобы картина оказалась реальностью, а не фантазией, рожденной летней жарой и падающими на кустарник и песок ослепительными лучами солнечного света.

— Любимый!

Ее муж был жив! Высокий и царственно прекрасный в великолепной форме с медалями, блестящими на солнце. Он был далеко, но юная супруга была уверена, что муж ее заметил, его голубые зоркие глаза уже поймали ее взгляд, а душа поет и парит от любви.

Она побежала по песчаной тропинке, усыпанной сосновыми иголками и затененной растущими вдоль нее соснами. Солнце и тень, чередуясь, не давали ей возможности ясно различить дорогое лицо. Не веря своему счастью, она устремилась вниз по ступенькам, рукой придерживая тяжелую волну юбок, чтобы они не мешали ей бежать. Бежать к своему единственному — самому красивому мужчине на свете, одетому в серую форму — и броситься в его объятия.

Чувство любви переполняло ее, и солнце, ярко сиявшее между деревьями, казалось ослепительно золотым. Дыхание стремительно вырывалось из груди. И вот она видит не во сне, а наяву тонкие черты лица мужа, читает в глазах радость и нежность. Он тоже бежал ей навстречу, и его лицо выражало любовь и жажду первого объятия.

— Пьер…

— Юджиния!

Он чуть не заплакал, произнеся ее имя, а она буквально летела последние несколько шагов, чтобы вновь очутиться в его объятиях. Пьер высоко поднял ее, закружил и, весь дрожа, не мог отвести глаз от ее лица, благодаря Бога за возможность просто смотреть на эту прекрасную женщину, которую он не видел два долгих месяца.

Вблизи Юджиния увидела, что серая форма Пьера порвана и висит лохмотьями, великолепные сапоги прохудились, а медали поржавели и потемнели.

— О Пьер! — вскрикнула Юджиния, пораженная не столько его внешним видом, сколько напряженным выражением мужественного лица. — Скажи мне, что-нибудь случилось? Пьер, почему ты здесь?

— Разве ты не рада видеть своего мужа?

— Очень рада! Но…

— Нет, Юджиния! Никаких «но», никаких слов. Просто обними меня. И я обниму тебя…

Он понес ее, нежно прижимая к себе, обратно по дорожке из легкого песка, окруженной ласковыми соснами. Юджиния не могла насмотреться на Пьера, прекрасного, единственного, нежного Пьера, с его ясными глазами, точеными чертами лица и роскошными золотыми волосами. Ее любимый, покрытый шрамами, закаленный в боях, раненый, ожесточившийся, был всегда нежен по отношению к ней.

Они дошли до дома. Служанка Мэри произнесла какие-то приветственные слова, и Пьер ей ослепительно улыбнулся. Он остановился и стал расспрашивать о своем малютке-сыне, спавшем на ее старых шишковатых руках. Слезы навернулись на глаза старушки. Пьер подмигнул ей ободряюще, она ему в ответ тоже подмигнула и поинтересовалась, не будут ли они возражать, если обед будет подан чуточку позже.

Все еще держа Юджинию на руках, он ногой открыл дверь. Этот дом Пьер знал отлично, потому что построил его сам. Ему не надо было искать лестницу, он сразу подошел к ней. Его глаза, излучающие любовь, были по-прежнему прикованы к глазам жены. Он понес ее по лестнице в спальню и, хотя они были одни на всем пустынном полуострове, запер дверь.

Потом они любили друг друга.

Он был ненасытен, ожесточенный, изголодавшийся, объятый страстью. Она боялась, что не сможет насытить его, понимая, как соскучился по ней солдат, чудом вернувшийся к ней. Он снова и снова ласкал и целовал с такой неистовой жадностью, как будто никогда раньше не ощущал вкуса ее губ.

Их тела слились так тесно, что, казалось, он не смог бы оторваться от нее.

— Любовь моя, любовь моя, — шептала Юджиния.