– Я должен был увидеть тебя. – Он вновь протянул руку, вновь взял меня за подбородок и бесцеремонно провел большим пальцем по нижней губе. При этом смотрел мне в глаза и будто что-то искал в них. Его прикосновения смяли мою душу, сделали ее колючей, но податливой… – Анастасия, вот наши дороги и пересеклись…
Резко поднявшись, вырвавшись из плена, я взяла сумочку и кинула на Шелаева отчаянный, но переполненный гневом взгляд. О нет, я уже не собиралась блеять!
– Я больше никогда в жизни не позвоню вам.
– Позвонишь, – заверил он, вынимая из пачки следующую сигарету.
– Вы ужасный человек.
– Не хуже твоей бабушки.
– Вы… – Я сжала губы, развернулась и направилась к выходу. Он был прав: глупо, бесконечно глупо ждать от врага участия. Или я до конца не понимала, что он враг? «Зато теперь нет сомнений!»
Закрыв дверь ресторана, я несколько секунд стояла на месте, вдыхая и выдыхая. Смятение праздновало в душе победу, и только один человек на свете мог меня утешить. Павел. Мне хотелось набрать его номер, но рука не потянулась к мобильному телефону. Вынув из кармана сумки резинку, я стянула волосы в хвост и поплелась по улице, надеясь наткнуться на станцию метро.
* * *
Бабушка собиралась на выставку ювелирных украшений долго и шумно. Настроение у нее было неважное, и я готовилась к нервной экскурсии, сдобренной рубинами, бриллиантами, золотом и серебром. Слова Шелаева кружили вокруг меня пчелами, и отмахиваться от них не очень-то получалось. Что произошло между ним и Эдитой Павловной? Как это связано с моей мамой? Почему я так мучаюсь после встречи с ним? Действительно ли этот человек опасен? Но, по сути, он меня и пальцем не тронул. Или тронул?.. Да, тронул. Но в каком-то неведомом смысле… Сумасшедший дом какой-то.
Я стала думать о Павле и этим спаслась.
Выставка не произвела на меня особого впечатления – я делила украшения на красивые и не очень, часто морщила нос там, где ожидалось восхищение, и имела неосторожность назвать браслет из жемчуга дребеденью. Мне вообще никогда не нравился жемчуг, и даже если он имеет редкий оттенок, я не готова упасть в обморок и потом всю оставшуюся жизнь переживать, что «это чудо» принадлежит не мне.
– Тебе еще многое предстоит узнать и понять, – назидательно сказала Эдита Павловна, хмурясь. – Но, с другой стороны, хорошо, что драгоценности не имеют над тобой власти. Твои глаза не горят алчным огнем.
«Похоже, меня немножко похвалили…» – подумала я, разглядывая длиннющие бусы из розовых продолговатых камешков, название и происхождение которых для меня оставалось неизвестным.
– А все, что здесь представлено, продается?
– Лишь некоторые украшения. Тебе понравились эти бусы?
– Нет, они глупые.
– Бусы не могут быть глупыми.
– Значит, кто-то очень постарался, чтобы сделать их такими, – пожала я плечами и двинулась дальше.
– Хорошо, они мне тоже не нравятся, – помедлив, сухо произнесла бабушка и задержала на мне взгляд. – Да, тебе нужно учиться, много учиться… Павел звонил? – резко сменила она тему.
– Звонил, – невозмутимо ответила я, хотя сердце екнуло.
– Он достойный молодой человек, я буду рада вашему общению.
Вот это меня и расстраивало… Если бы кто-нибудь взял мою молодую, но потрепанную душу, раскрыл ее, как книгу, и провел пальцем по неровным строчкам, то, наверное, он бы прочитал следующее: «Пожалуйста, не трогайте мою личную жизнь, она не имеет к вам никакого отношения… Не желайте мне Павла, не смейте мне его желать! Он – мой выбор, а не ваш! Руки прочь от моих чувств, да здравствует свобода!»
Слышать одобрение Эдиты Павловны было неприятно, будто я перестала представлять собой отдельную личность (пусть пока маленькую и не слишком мудрую, но все же), слилась с бабушкой и впустила в свои вены ее кровь. Впрочем, ее кровь и так во мне присутствовала, но пока не побеждала. К моей тихой радости.
К вечеру я и сама разнервничалась. Ныло все: зубы, руки, ноги и даже уши! Собираясь надеть простую и удобную одежду, чтобы уж слишком не демонстрировать чувства, я перемерила половину кофт и брюк и пришла к неутешительному выводу: все не то. И еще – я избаловалась, раньше выцветший сарафан вполне устраивал, а теперь? Отругав себя хорошенько, оправдавшись судьбоносностью момента, я надела светлые джинсы и белую футболку, единственным украшением которой были две бордовые вишенки на аккуратном кармашке.
Павел позвонил часа в четыре, и мы договорились встретиться в семь. Не желая демонстрировать свою личную жизнь бабушке, я попросила его припарковаться на некотором расстоянии от дома. Конспирация меня очень веселила, потому что, по сути, я, воплощая в жизнь планы Эдиты Павловны, умудрялась делать все по-своему, выворачивала ситуацию наизнанку и противостояла «диктатуре господствующего класса».
Читать дальше