Елена Булганова - Первый жених страны

Олеся смеялась. Смех так и рвался из ее груди, не давая вздохнуть, вгоняя в краску и заливая слезами щеки. Она вдруг так отчетливо увидела все это: и палисадник рядом с двухэтажным кирпичным бараком, и палатку между кустов сирени. Из-за белой занавески она глядит во двор и хохочет над нелепой фигурой своей очередной жертвы. Потом падает на кровать, ставит себе на живот громоздкий телефон и начинает названивать своим подружкам, чтобы и они посмеялись вместе с ней над дурачком-одноклассником.

«Остановись! – в какой-то момент приказала себе Олеся. – Ты не можешь этого помнить, потому что тебя там не было и быть не могло! И между прочим, никто никогда не стоял под твоими окнами! Может, только Саша Баранов».

Но наваждение не исчезало, подкидывая памяти новые картинки той ночи в Воронеже. Лишь усилием воли Олеся перестала смеяться и виновато посмотрела на Женю. Казалось, он был доволен, что сумел ее развеселить. В его улыбке, такой знакомой, разрекламированной тысячами изданий, совсем не было обиды. Когда она примолкла, он продолжил рассказ:

– Наутро я проснулся и решил, что все кончено. Мне показалось, что после такого позора любовь к тебе просто обязана испариться. Я прислушался к себе и обнаружил в душе своей мир и покой. Я так обрадовался этому, что даже начал распевать в голос какую-то песню. Родители уже ушли на работу, я решил по такому случаю устроить себе маленький праздник и завалился с книгой в постель. Я же был отличник, мог себе позволить один-то раз не пойти в школу! Немного почитал, потом уснул. Проснулся я ближе к полудню от какого-то странного беспокойства. Сердце мое словно сжали железные щипцы. Я решил, что меня терзают муки совести за прогул. Вскочил, за две минуты оделся и побежал в школу, чтобы успеть хотя бы на последний урок. Но когда вбежал в школу, техничка уже жала на кнопку звонка. Я поднялся на второй этаж, но зайти в класс не посмел – учительница химии такие вещи не прощала. От греха подальше я укрылся в соседнем крыле школы. Оттуда через большие окна коридора я видел наш класс. Была лабораторная, ты возилась с какими-то пробирками. Я мог видеть только твою спину и профиль, когда ты поворачивалась к соседке по парте. И вдруг я понял, что любовь никуда не испарилась – она возросла. Я был готов столетие простоять в этом коридоре. Чтобы через два окна и двадцать метров школьного дворика видеть твою спину. Вот когда мне показалось, что я понял все о любви!

– А потом я уехала, – шепотом проговорила Олеся.

– Да, всего лишь через месяц.

Помолчали немного, Олеся машинально продолжала потягивать апельсиновый сок, невесть когда возникший перед ней. Голова ее слегка закружилась, будто сок в бокале и вовсе обратился вином.

– Как теперь твоя фамилия? – вдруг спросил Женя.

– Тарасова, – проговорила Олеся, едва не поперхнувшись соком.

– Ты замужем? – спросил он и стал смотреть куда-то в сторону.

– Нет, – тоненьким голосом ответила она и прибавила, поколебавшись: – Я в разводе.

– Ясное дело, что развелась. Я ведь помню твою девичью фамилию – Марченко.

Олеся ощутила, как снова начинает пылать ее едва остывшее лицо. К счастью, в этот момент у ее спутника зазвонил телефон.

Он разговаривал сперва за столом, потом, извинившись перед Олесей, отошел к противоположной стене, а чуть позднее и вовсе вышел из помещения кафе.

«Это ему женщина звонит, – грустно подумала Олеся. – Иначе зачем выходить?»

Через минуту Женя вернулся. Вид у него был печальный.

– Хотел перенести съемку, – сказал он. – Погулять с тобой по Москве. Но режиссер поклялся руки на себя наложить. Когда ты возвращаешься в Питер?

– Сегодня вечером, – ответила Олеся. – А перед этим у нас мероприятие на курсах.

Она была даже очень рада, что у него сегодня съемки и их знакомство вот-вот закончится. Хорошее не имеет привычки длиться долго. Она провела самый счастливый час в своей жизни – и довольно. Нагромоздила тонны лжи, ее не разоблачили – и ладно. Чего же еще желать? Вечер ложных воспоминаний закончен.

– Продиктуй свой телефон, – попросил Женя.

Олеся покорно перечислила цифры. Сама спрашивать его телефон не стала, давая понять, что не ждет никакого продолжения. Ей просто не терпелось уйти, остаться одной. Чтобы заново раз за разом вспоминать эту удивительную встречу.

Двенадцать часов спустя Олеся Тарасова лежала на верхней полке купейного вагона и ждала отправления, чтобы закрыть глаза и открыть их уже в Питере. Она не сомневалась, что сразу уснет, – уж очень нелегкий выдался у нее денек. Немного саднило в груди, самую малость хотелось плакать. Но привычного чувства одиночества не было и в помине. Олеся Тарасова думала об Олесе Марченко как о немного подзабытой, но любимой школьной подруге.