Елена Булганова - Первый жених страны

Очнулась Олеся от странного ощущения: кто-то беспардонно копался в ее лице. Оттягивал губы, дергал за нос, жал на подбородок. Олеся распахнула глаза и увидала совсем близко темные острые черты, клочковатые брови с налетом седины и прищуренный черный мефистофельский глаз. И прерывисто закричала от ужаса.

– Ша, детка, ша! – прикрикнул на нее чужой скрипучий голос. – Не дергайся мне тут, без глаз оставлю!

– Что случилось? – пробормотала Олеся, слабо отбиваясь от чужих горячих рук. Потом увидала на незнакомце белый халат и сама догадалась – что.

– На машинке полетала, лапочка, – недовольно проскрипел Мефистофель. – Торопилась куда-то, наверно.

И снова стал ощупывать ее лицо.

– А где Петр?! – уворачиваясь, пронзительно вскрикнула Олеся.

– Какой еще Петр? – уклончиво, как почудилось ей, спросил доктор. Как будто заранее готовился скрыть от нее что-то очень дурное.

– Мужчина, который был за рулем машины.

– Лапочка, ну откуда же мне знать? – на секунду оставив ее лицо в покое, развел руками доктор. – Я осматривал только тебя. Думал, ты и была за рулем.

У Олеси от ужаса волосы зашевелились на голове. Если Петр мертв, то это ее и только ее вина. Потому что та красная машина наверняка кралась за ними не случайно.

Она заплакала от страха, и ей показалось, что к щекам приложили раскаленное докрасна железо.

– Эй-эй! – закричал врач и стал подолом белого халата вытирать ей слезы. – А ну-ка прекрати реветь, пока я не зашил тебе порезы вот такущими швами! Хочешь остаться уродиной?

Олесе было все равно. Но плакать она перестала.

Мужчина отдалился от нее. Рывком распахнул занавески и ткнул куда-то острым темным пальцем:

– Видишь, что там такое?

Олеся села на кушетке и вытянула шею. Но увидеть смогла только одноэтажное здание из красного кирпича. И пожала плечами.

– Это наш местный морг, вот что это такое, – припечатал доктор. – И если бы твой Петр оказался там, я бы об этом уже знал. Потому что я – главврач этой захудалой больницы, и все туда попадают только с моего ведома! А если его там нет и в операционной тоже нет, значит, он либо живой-здоровый ожидает гаишников у останков своей машины, либо его отвезли в другую клинику.

– Почему не сюда? – прошелестела Олеся.

– Этого я знать не могу. Может, его отвезли на скорой в Псков, а тебя на попутке – поближе, сюда. Опять же это говорит о том, что твои раны выглядели внушительнее.

– Так меня на машине сюда привезли? – хриплым шепотом спросила Олеся.

– Именно!

– А машина какая была – красного цвета?

Главврач со стоном хлопнул себя ладонью по лбу:

– Лапочка, скажи, я похож на человека, который с утра до ночи прохлаждается на завалинке и разглядывает проезжающие машины?!

– Красная машина, – не слушая его, с ужасом повторила Олеся.

Мужчина метнулся к двери, распахнул ее и гаркнул:

– Сюда кто-нибудь, живо!

Прибежала медсестричка, бледненькая, испуганная. Пролепетала, застывая на пороге:

– Да, Яков Маркович?

– Кто видел, как к нам доставили эту мамзель?! – закричал доктор так, будто винил несчастную во всех смертных грехах. И вдобавок топнул ногой, отчего загремела и заходила ходуном вся обстановка смотровой.

– Я видела, – зеленея, прошептала медсестра.

– Так скажи, ради бога, этой дурынде истеричной, какая машина ее привезла!

– Какая машина, – перепуганно повторила девушка. – А, красная машина, иномарка. Они сказали, что в десяти километрах по трассе случилась авария, и сразу уехали. Ой, они еще сфотографировали нашу больницу.

– Почему сфотографировали, кто позволил? – зарычал Яков Маркович, недоуменно буравя медсестру взглядом.

– Ой, так что же было делать, они ведь сразу уехали. Даже не сказали толком, что за авария случилась.

– Ладно, свободна, – сжалился главврач, и девушка опрометью бросилась из смотровой. – Ну, слышала? – обратился главврач к Олесе. – Значит, в порядке твой Петр, раз они тебя с твоими двумя переломанными ребрами и порезаной мордашкой к нам привезли. А его, значит, или в Псков, или на месте осмотрят и подретушируют. Ведь, лапочка, труп в Псков не повезут, поближе закинут. Значит, к нам.

И, сочтя пациентку совершенно утешенной, Яков Маркович стремительно удалился из кабинета. Минуту спустя вернулась все та же медсестричка и помогла Олесе перебраться на каталку, а потом отвезла в палату, где из пациентов присутствовала лишь какая-то старуха, начавшая издавать жалобные стоны, едва в палате зажгли свет. Олесе сделали укол в бедро, после которого она не то чтобы заснула, но как-то растеклась, осовела, и мысли ее сделались вялыми, бесформенными.