Джоконда Белли: В поисках Эдема

Он мог бы быть ее отцом. Видел, как она росла. Помогал ей управлять имением. Хоакин признавал, что его любовь к ней была сродни инцесту. Он не знал, любит ли он ее как дочь или как любовницу. Мелисандра передала ему разговор за ужином.

— Журналист намеревается отыскать Васлалу, — сказала девушка, стараясь не менять тона. Это было счастливым совпадением — как раз сейчас, когда она и сама решилась уйти на эти поиски. — Он говорит, ему нужен проводник. Я предложу ему взять меня.

— Не будь смешной. Ты никогда не была в центральной части страны. Если он и возьмет тебя, то уж, конечно, для иных целей.

— Ты ревнуешь.

— По мне, можешь делать что хочешь. Это твое дело.

— Никогда прежде никто не приезжал с явным намерением найти Васлалу. Это знак судьбы. Мой дедушка это предчувствует. За ужином он стал вдруг таким молчаливым, — задумчиво проговорила Мелисандра.

— Какая же ты настырная. Никто не может выбить из твоей головы идею с этим путешествием.

Хоакин выпил кофе залпом, встал и подошел к Мелисандре. Взяв ее за волосы, поднял ее лицо и поцеловал в губы.

— Ты должен мне помочь, Хоакин, — сказала девушка, отстраняясь от него. — Если ты мне поможешь, я смогу уехать спокойно.

— Тебе понравился этот мужчина. Меня ты не обманешь, — произнес он, следуя за ней и обняв ее за плечи.

— Не говори глупостей, — игриво улыбнулась она, глядя ему прямо в глаза, считая, что существует только один способ утихомирить Хоакина. — Для этого человека мы все — дикари. Он сделает свой репортаж и уедет. А мы останемся.

Она припала к его груди, обхватила руками его лицо, поцеловала, провела ногтями по его спине. Хоакин выгнул спину. Он тяжело дышал. Мелисандра ускользнула от него в другой конец комнаты. Они начали гоняться друг за другом, двигая немногочисленную мебель. Она смеялась; в его взгляде читалось что-то среднее между весельем и яростью.

— Вся в бабушку, — процедил Хоакин, сквозь зубы. — Упертая, твердолобая. Никто не мог остановить тебя. Только я могу совладать с тобой, Мелисандра, — с этими словами он бросился на нее, подхватил на руки и, пресекая на корню ее попытки сопротивляться, отнес на парусиновую кровать.

Они еще немного поборолись друг с другом, смеясь и рыча, словно играющие дикие кошки. Хоакин расстегнул молнию на ее брюках и резкими движениями принялся ласкать ее. По мере того, как она переставала сопротивляться и отдавалась чувствам, он сменил тактику и стал более последовательным, неторопливым, нежным. Целовал ее, перебирая руками ее волосы, покусывал ее соски, обнажая ее, растворяясь в ней, доводя до оргазма, сжимая в объятиях ее трепещущее тело. Хоакин закрыл глаза, опустил голову на ее нежное плечо. Он почувствовал Мелисандру, беспокойную, встревоженную птицу, которую уже не в силах был удержать.

Мелисандра дождалась раннего утра, тумана над рекой, пения петухов. Вернувшись в свою комнату, она даже не стала разбирать кровать, легла прямо на покрывало, но ее телу, все еще тлеющему страстью, не удалось расслабиться. Она слегка вздремнула. Высматривая солнце, приподнялась на кровати, чтобы увидеть, как над водой забрезжит рассвет. В пять утра она приняла душ и в половине шестого постучала в комнату дедушки.

Когда она вошла, он сидел на кровати в майке и в кальсонах, с палкой в руке. Выглядел взъерошенным и усталым. Седая борода оттеняла его загорелое лицо.

Внучка подошла к нему, поцеловала в щеку, села рядом. Обычно она никогда не заходила к деду в этот час. Чувство одиночества и количество витающих в воздухе воспоминаний поразили ее. На комоде, в котором лежали рубашки, Мелисандра увидела выцветшие фотографии бабушки и сразу отвела глаза. На ночном столике стоял ополовиненный стакан воды, лежали очки и тетрадь с карандашными пометками.

— Знаешь, каждую ночь, когда я ложусь спать, моя постель всегда согрета, — сказал он. — Она здесь.

Мелисандра улыбнулась и сжала дедушкину руку, ощутив ее худобу и слабость.

— Везет тебе. Мне ни разу не удалось почувствовать, что мама рядом. Мои простыни всегда холодные.

— Должно быть, моя дочь жива. Я надеюсь, что она жива. Иногда я представляю себе, как она сушит белье в Коридоре ветров, — дон Хосе выдержал долгую паузу. — Что случилось? — спросил он вдруг, поворачивая к ней голову. — Что привело тебя сюда так рано?

— Я хочу поехать с журналистом, дедушка. Я предложу ему себя в качестве проводника.

Старик подцепил палкой тапок, поднял его и бросил на пол.