Прихватив лежавший на переднем сиденье «лэптоп», Скотт свернул на выложенную устричными ракушками тропинку, ведущую к широким каменным ступенькам крыльца.
— Да, вы угадали — я и есть Скотт, — с улыбкой признался он, взойдя на крыльцо и оказавшись совсем рядом с девушкой. Волосы двумя мягкими волнами падали ей на плечи, обрамляя лицо, и на их фоне глаза девушки казались бледно-голубыми, почти серыми. — Только, умоляю вас, не «мистер»! Просто Скотт!
— О… простите! — На щеках девушки вспыхнула краска. — Когда звонили, чтобы зарезервировать для вас комнату, трубку брала моя сестра Рори, поэтому я была не совсем уверена… А я Эллисон… Эллисон Синклер. — Она протянула ему руку. — Добро пожаловать в «Жемчужину».
Ее южный акцент и немного старомодные манеры произвели на него забавное впечатление — словно кто-то слегка пощекотал за ушком, так что он едва не замурлыкал от удовольствия. Это было странно, ведь обычно Скотт отдавал предпочтение женщинам с голосами чуть хрипловатыми, похожими на голубоватый дымный смог на Бурбон-стрит, а не мягкими и тягучими, словно мятный жулеп, какой обычно подают в жару на веранде. Рукопожатие, которым она приветствовала Скотта, оказалось достаточно дружеским, но каким-то безличным — словом, обычная хозяйка гостиницы, встречающая очередного постояльца.
— Входите, входите, я сейчас зарегистрирую вас, а потом покажу вашу комнату. — Она чуть-чуть замешкалась, неловким движением сунула лейку в тенистую каменную нишу, потом двинулась к украшенной причудливым орнаментом входной двери. Походка у нее оказалась до смешного похожей на ее рукопожатие — сдержанной, изысканной, и при этом лишенной даже намека на присущую южанкам страстность. Тем не менее Скотт слегка сдвинул очки на кончик носа, чтобы, воспользовавшись случаем, вдоволь полюбоваться женственными очертаниями ее бедер, просвечивающих сквозь тонкую ткань, несмотря на свободный покрой платья.
— Как вам удобнее — прямо сейчас отнести в комнату ваши вещи? — не оборачиваясь, через плечо, бросила Эллисон. — Или вы сходите за ними потом?
— Лучше потом.
Они вошли в просторную прихожую, и Скотт почувствовал, как его охватила приятная прохлада. Он невольно отметил, что просторное помещение с расставленными тут и там диванчиками и креслами по обе стороны камина чем-то слегка напоминает викторианскую гостиную. Только вместо обычного полумрака прихожая была наполнена солнечным светом, вливающимся через открытые двери комнат, что придавало всему помещению веселый и приветливый вид.
Внутри царили покой и какая-то умиротворенность, внушавшая даже легкое благоговение, как бывает в церкви.
— Мы решили поместить вас в «Барон», — на ходу объявила Эллисон, пригласив Скотта войти в гостиную. С этими словами она уселась за резной письменный стол перед камином из розового мрамора. — Это одна из самых больших наших комнат, и единственная, в которой есть письменный стол. Рори говорила, вы заранее предупредили, что стол вам нужен непременно. — ~ Эллисон бросила взгляд на экран компьютера. — Вы ведь пробудете у нас до конца месяца?
— Совершенно верно.
«Один месяц», — подумал Скотт, вспомнив совет, который дал ему агент, и от души надеясь, что одного месяца окажется вполне достаточно.
Должно быть, его мысли были написаны у него на лице, потому что Эллисон Синклер, покосившись на Скотта, вдруг осеклась на полуслове. Она оказалась именно такой, какой он обычно представлял себе идеальную женщину: нежное, привлекательное лицо, изящная фигурка, живые выразительные глаза, говорившие о том, что их обладательница не только красива, но и умна.
На лету перехватив взгляд Эллисон, Скотт позволил себе чуть заметно улыбнуться ей весьма многообещающей улыбкой. Уголки губ у него дрогнули, когда он заметил, как вспыхнули и залились краской ее щеки, а зрачки так расширились, что глаза стали почти черными. Смутившись, Эллисон резко отвернулась к доске, на которой висели ключи от комнат, и притворилась, будто разглядывает ее.
— Да… э-э-э… минутку подождите, пожалуйста, хорошо? Я… м-м-м… только зарегистрирую вас, а потом покажу вашу комнату.
Все ясно, подумал Скотт, либо она смущена, либо ей все это просто неинтересно. А возможно, и он, надолго уйдя из «большого секса» — два года воздержания — огромный срок для мужчины, — до такой степени разучился улыбаться женщинам, что Эллисон приняла его улыбку за оскал. Он часто замечал, что его выражение лица порой внушает людям робость, но всегда тешил себя мыслью, что его мрачные ухмылки скорее предназначены для уличных грабителей или просто отморозков, а вовсе не для хрупких женщин.
Читать дальше