Сьюзен Уорт: Укрощение любовью

— Хорошо, тогда позвольте и мне кое-что сказать. Вам придется не просто нести меня, а тащить — дюйм за дюймом на протяжении всего пути.

— Несомненно, причем пиная и покрикивая при этом.

— Ах, так? — И прежде чем Габи продолжила, надеясь, что голос не выдаст ее волнения, их взгляды скрестились, словно каждый оценивал соперника. — Надеюсь, вы не собираетесь похитить меня среди бела дня?

— Г-м-м, должен заметить, что это очень соблазнительно. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть на вашу реакцию. — На его лице мелькнула язвительная улыбка. — Но все будет не столь мелодраматично, моя дорогая.

— Ну что же, уже хорошо, — злорадно заметила Габи, но затем, когда он снова опустился на голубой с зеленым диван в стиле Уильяма Морриса, она сделала свои интонации мягкими и рассудительными. — Я утверждай со всей определенностью, что сегодня утром не могу никуда уехать. Я уже говорила вам; что у меня назначена встреча за завтраком.

— По-видимому, с тем самым молодым человеком, обладающим безукоризненными манерами, который составил вам компанию за обедом прошлым вечером?

Габи приоткрыла рот от удивления.

— Вы… вы были там, в ресторане?

Значит, она была права. Ощущение странного взгляда, скользящего вверх и вниз по ее спине, заставлявшее ерзать на стуле, которое Рори объяснил ее излишней впечатлительностью или сквозняком, ее не обмануло. Все это время за каждым ее движением наблюдала пара серых холодных глаз.

— Вы шпионили за мной!

— Правильнее было бы сказать — наблюдал.

Габи в растерянности тряхнула головой.

— Но зачем?

— Ваш дед хотел знать все о своей вновь обретенной внучке.

— Но я ведь не кровная родственница.

Эстрадо небрежно пожал плечами.

— Для него это не имеет значения.

— И именно поэтому он послал вас шпионить за мной? Прекрасно! — Габи постаралась презрительно улыбнуться.

Едва ли осознавая, что делает, Габи вскочила на ноги и подошла к каминной полке. Две голубые лошадки из венецианского стекла были немного сдвинуты с места, и она осторожно, пальцем, вернула их назад. Когда она повернулась к Эстрадо, тот все еще смотрел на нее.

— В любом случае, — решительно заявила Габи, — я, по-видимому, не смогу с вами поехать! У меня пациенты, которых надо принять на следующей неделе и…

— Ну, если судить по вашей готовности открыть мне дверь и распахнуть восхитительный, — он скользнул взглядом по стройной фигуре Габи, явно провоцируя ее и увеличивая закипающую в ней обиду, — купальный халат… Вы могли бы позвонить миссис Вудворт.

— Дафни? Вы и о ней знаете?!

— Безусловно. Это ваша помощница, которая по семейным обстоятельствам работает только во второй половине дня. Но в случае крайней необходимости…

Озадаченная его осведомленностью, Габи пристально посмотрела на Эстрадо, который небрежно откинулся на спинку дивана, вытянув вдоль нее руку и закинув ногу за ногу.

— Вы действительно все успели разузнать, — сухо сказала Габи.

— Думаю, что да.

Во внезапно установившейся тишине стали слышны привычные звуки воскресного утра. Разносчик газет фальшиво насвистывал популярную песенку. Кто-то заводил машину. Салли, пятнистый боксер соседей, живущих ниже по улице, лаял, вероятно, по дороге в парк… Все было, как всегда, и только в ее доме было необычно и тревожно. Словно незаметно захлопнулась ловушка, сомкнулись стальные челюсти.

— Послушайте. — Голос Габи снова звучал хрипло, и она откашлялась. — Я не знаю, что вам рассказал обо мне мой дед…

— Совсем немного! И вообще всего несколько дней назад он даже не знал о вашем существовании.

— Ну, тогда позвольте мне просветить вас, сеньор. — Габи на мгновение остановилась, но; затем взволнованно продолжила: — Его приемная дочь Елена приходится мне приемной матерью. Она была подругой моей родной матери.

Обе они из Венесуэлы, обе вышли замуж за англичан, обе жили в Лондоне. Поэтому, полагаю, у них было много общего. Мои родители погибли во время кораблекрушения, когда мне было всего несколько месяцев. Они не имели близких родственников — ни здесь, ни в Венесуэле. Поэтому Елена и ее муж, у которых не было своих детей, удочерили меня.

— Понятно. — Что-то в его голосе заставило Габи поднять взгляд, и она успела заметить, что в мрачных глазах мужчины мелькнуло выражение, которое у любого другого человека означало бы сострадание.

— Хотя она никогда не скрывала от меня правды, я считала ее своей матерью, глубоко любящей меня матерью. И именно поэтому, — добавила она вызывающе, — у меня нет никакого желания встречаться с ее отцом.