Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. Расставания и встречи

— Когда будете писать Тони, напишите ему, что я вышла замуж, а о нашем сыне не пишите ничего, — попросила она, — или напишите, что сын у меня от сеньора Мартино.

Ей было трудно выговорить эти слова, но она все-таки их выговорила. На глазах у нее блестели слезы.

— Я не хочу, чтобы сердце у него разрывалось так же, как разрывается у меня, — проговорила она и торопливо вышла.

— Я так и знал, что она выйдет за своего фашиста! — проговорил ей вслед Дженаро.

— Зато со временем наш внук будет богатым человеком, — со слезами проговорила Роза. — Я уже написала Тони о том, что он стал отцом.

— И отправила? — поинтересовался Дженаро.

— Не успела, — отозвалась Роза.

— Вот и хорошо! Напиши лучше, что удочери фашиста и сын от фашиста!

Агостино встретил Тони на пороге. Лицо у Тони было грустное, в этот день он не продал ни одной картины. Зато Агостино сиял.

— У меня для тебя сюрприз, — весело объявил он и помахал конвертом.

Сердце Тони бешено заколотилось: какие вести несет ему это письмо? Он нетерпеливо разорвал конверт, принялся читать письмо и помрачнел еще больше.

— Случилось что-то? ~ озабоченно спросил художник.

— Моя Мария, похоже, вышла замуж, мама пишет очень туманно, но мне кажется, что она имеет в виду именно это, — потерянным голосом сообщил Тони. — Если говорить честно, то она и моей-то стала после того, как отец пообещал ее руку другому.

— Я думаю, что ты должен быть рад этому известию, — не без иронии произнес Агостино. — Мне кажется, Камилия давно уже тебе по сердцу.

— Мария — самая большая любовь моей жизни, — упрямо повторил Тони. — Она первая моя любовь.

— После первой любви приходит вторая, потом третья, четвертая, — насмешливо сообщил художник.

— Точно так же говорил мой любимый дядя Джузеппе, — ~ припомнил Тони, — но я вам не верю, я люблю Марию по-прежнему.

Может быть, Тони давно уже отдалился от своей первой любви, может быть, чувства, которые внушала ему Камилия, были гораздо реальнее и живее, но, узнав, что Мария навек для него потеряна, он испытал такой прилив любви к ней, что ему показалось, будто его любовь не только жива, но и время над ней не властно.

И все-таки с этого дня Тони стал проводить с Камилией гораздо больше времени и стал с ней гораздо нежнее. Он нуждался в утешении, и его утешением была нежность и преданность Камилии. Все чаще, проводив ее до дому, он целовал Камилию, и Ципора, увидев это, окончательно потеряла покой. Она давно собиралась рассказать мужу о влюбленности дочери и теперь окончательно решилась. К удивлению Ципоры, Эзекиел не увидел ничего особенного в том, что рассказала ему жена.

— Я не слепой, милая, я все вижу. Мне кажется, что настала пора поговорить всерьез с Тони. Он славный мальчик, Агостино им очень доволен, и мы вполне можем сыграть свадьбу, если он примет нашу религию.

Ципора поцеловала мужа, но на этот раз его решение не принесло ей облегчения, она не верила, что эта любовная история уладится так легко.

Эзекиел поговорил с Тони, и тот признался, что чувства его к Камилии очень серьезны. Еще бы! Она помогала ему забыть его первую большую любовь! Признал он и то, что думает о женитьбе. А почему бы и нет, раз его Мария тоже собралась замуж?

— Я рад, что не ошибся в тебе, — сказал ему Эзекиел. — Вам с Камилией нужно лучше узнать друг друга, поэтому приходи к нам и проводи свое свободное время вместе с Камилией. За это время ты познакомишься с нашей религией, и после того как ты примешь наш обряд, мы благословим вас, и вы поженитесь.

На словах все выходило гладко, но совсем не так гладко все выходило в жизни.

Тони, узнав от Агостино, в чем состоит обряд перехода в иудаистскую религию, наотрез отказался принимать иудаизм.

— Я родился в католической вере, все мои предки, мои отец и мать были католиками, и я тоже останусь католиком, — заявил Тони.

— И не женишься? — удивился Агостино.

— Не женюсь, — ответил Тони.

— А мне показалось, что ты влюблен по уши. И потом, ты же собирался вернуться в Италию богачом? Так вот, богатство само плывет тебе в руки!

— Но не такой ценой! — Тони настолько напугал обряд обрезания, что он превратился в яростного католика.

Агостино рассмеялся:

— Будем надеяться, что Камилия окажется решительнее тебя.

— Моя религия гораздо снисходительнее, чем ее, — буркнул Тони.

Камилия с нетерпением ждала Тони, а он все не шел и не шел. Она стояла у окна и смотрела на улицу, на прохожих и молила: приди же, приди! Я жду тебя!