Элизабет Лоуэлл: Дерзкий любовник

Поэтому ей ничего не оставалось делать, как в ошеломленном молчании наблюдать за незнакомцем, застегивавшим пряжку второй сандалии.

– Ну что ж, худшая часть подъема позади, – подытожил он, распрямившись одним гибким движением, и, заметив ее смущение, слегка улыбнулся: – Красавчик ошибался и насчет этого.

– Насчет чего?

– Вы не шлюха! Шлюхи привыкают к прикосновениям незнакомых мужчин.

Он повернулся и зашагал прочь по уступу. Прежде чем пойти следом, Риба несколько секунд глядела ему в спину, соображая, сколько еще всего удалось незнакомцу подслушать из тирады Тодда. Краска бросилась ей в лицо и тут же отхлынула при воспоминании об обвинениях, брошенных Тоддом. Странная пустота вновь охватила душу. Ей больше, чем когда-либо, не хватало Джереми, его веры в нее как в человека, достойного дружбы и любви. Никто не обращался с ней так раньше, до встречи с Джереми, ни мать, ни муж. Никто…

Слезы жгли веки, туманя глаза и застилая дорогу. Риба нетерпеливо вытерла соленые капли. Не сейчас. Сегодня вечером, после того, как будет сделан снимок последнего экспоната коллекции Джереми и последний человек уедет в Лос-Анджелес, она запрется у себя в комнате и поплачет.

Риба неожиданно сообразила, что незнакомец остановился и дожидается ее, что от взгляда этих серебристо-зеленых глаз не ускользнули ее короткие рыдания.

Вызывающе подняв подбородок, Риба шагнула к нему, собираясь с силами, чтобы вернуть прежнюю уверенность, оградиться ею, словно непроницаемой скорлупой, и скрыть бушующие в душе эмоции.

Незнакомец чуть поколебался, как будто желал заговорить или протянуть ей руку, но не сделал ни одного движения.

Вместо этого он повернулся и бесшумно зашагал через полуразрушенные вулканические скалы. Риба покорно пошла за ним, осторожно переставляя ноги. Она чувствовала, как он напряженно сжимается, тревожась за нее, стоило ей лишь ступить на самые трудные участки пути, и как облегченно вздыхает, видя, что она преодолевает осыпи с уверенностью и спокойствием, выработанными многими часами упражнений на бревне. Она по-прежнему молчала, опасаясь встречаться с ним глазами, не в силах вынести мысли о том, что еще кто-то, кроме нее, слышал гнусные оскорбления Тодда.

Но по мере того как они шли все дальше, спокойствие и первобытная красота каньона проникали в душу, смягчая гнев, стирая из памяти унижение и заполняя пустоту. С возрастающим любопытством Риба наблюдала за неосознанной грацией движений незнакомца, отмечая, как внимательные глаза точно оценивают высоту каждой скалы и обрыва, как он настороженно прислушивается к каждому звуку и шороху. Ее спаситель был похож на дикого зверя, осторожного, хитрого, сильного, бесшумно ступающего по этой каменистой земле.

Мужчина остановился, дожидаясь, пока она подойдет к черной глыбе, выраставшей из земли.

– Докембрийский период, – пояснил он, вытаскивая молоток и ударяя по камню. Раздался громкий, почти хрустальный звон. Молоток не оставил ни малейшей царапины. – Одна из самых древних скал на земле. Тогда не было жизни, ничего, кроме камней и воды, молний и ветра. Только по прошествии нескольких сот миллионов лет появилось одноклеточное растение. Водоросль. Не так уж много для начала, но все же жизнь. Водоросли выделяли в качестве побочного продукта кислород таким же образом, как мы выдыхаем двуокись углерода. Они делились и размножались и наконец так сильно загрязнили атмосферу кислородом, что сами убили себя.

– Загрязнили? – удивилась Риба.

– Да, – иронически скривил губы незнакомец, – по их стандартам. Зато оставили после себя фантастически богатую кислородом среду обитания.

– Plus ca change, plus c'est la meme chose, – мягко ответила она.

Незнакомец криво улыбнулся, однако мгновенно перевел:

– Чем больше происходит перемен, тем дольше все остается неизменным. Совершенно верно. Четыре миллиарда лет, и все осталось почти как прежде.

Он снова постучал по скале, прислушиваясь к глухому звону металла о камень.

– Иногда я гадаю, что будет после нас.

– Кто-нибудь унаследует этот мир точно так же, как мы унаследовали его от водорослей, – медленно протянула она, глядя на невероятно древнюю черную скалу.

Миллионы лет… жизнь возникает, умирает, изменяется… развивается по спирали, время завершает цикл, начиная новый, и существование и гибель уравновешены так же гармонично, как кристаллическая решетка идеального алмаза. Ничто не теряется окончательно, одна форма перетекает в другую. Жизнь и смерть – части одного и того же континуума, различные грани на поверхности времени.