Элизабет Лоуэлл - Очарованная

— Что это будет — свадьба или поминки? — задумчиво прошептала Ариана.

Она пристально посмотрела на кинжал, который держала в руках, словно ждала от него ответа. Но ответа не было — только отблеск пламени свечи сверкнул на лезвии. Вглядываясь в него, Ариана вновь услышала мучивший ее вопрос: «Свадьба или поминки?»

Она знала ответ, и он не мог ее утешить.

«Все равно. Для меня это одно и то же».

За высокими и прочными стенами замка завывал ветер, предвещая скорую зиму, но Ариана не слышала его жалобных стенаний: она прислушивалась к отголоскам прошлого и вспоминала, как много лет назад мать вложила в ее слабые детские ручонки кинжал, украшенный драгоценными камнями.

Ариана отчетливо помнила, как впервые ощутила тяжесть холодного серебра и увидела отсветы пламени в темной глубине аметистов. И как услышала леденящие душу слова матери:

«Дочь моя, никакие муки ада не сравнятся с постылым супружеским ложем. Лучше смерть, чем жизнь с нелюбимым. Возьми этот клинок, и пусть рука твоя не дрогнет, когда придет время».

Но мать Арианы умерла слишком рано и не успела поведать дочери, как и против кого применить страшное оружие. Чьи это будут поминки — жениха или невесты, — Ариана не знала.

«Кого я должна убить — себя или Саймона? Он согласился жениться на мне только из преданности своему брату, лорду Доминику — хозяину замка Блэкторн. Разве это преступление? Просто родственные чувства для него превыше всего».

При этой мысли тоскливый ужас сжал ее сердце. По телу пробежала дрожь, и складки ее богатой темно-вишневой туники затрепетали, как живые.

«Боже милосердный! А мои близкие? Как они поступили со мной?.. Лучше об этом не думать».

Тяжелые воспоминания вновь всплыли в ее памяти, грозя разрушить хрупкую стену, которой Ариана пыталась от них отгородиться. Она мрачно попыталась загнать в глубь сознания ужасы той страшной ночи, когда ее обесчестил Джеффри Красавец, а затем предал родной отец.

В задумчивости она продолжала крепко сжимать кинжал, и его лезвие впилось ей в руку. Ариана вдруг отрешенно представила, как острие кинжала все глубже проникает в ее тело. Что она тогда почувствует? Да уж, наверное, хуже той ночи ничего не будет.

— Ариана, ты не видела мой… ах, какой прелестный кинжал! — входя в комнату, воскликнула леди Эмбер, заметив блеснувшее лезвие в руках Арианы. — Какая тонкая работа, изящнее любого украшения!

Звонкий голос хозяйки замка отвлек Ариану от тяжелых мыслей. Стараясь выглядеть спокойной, она глубоко вздохнула и слегка разжала пальцы, вцепившиеся в рукоять драгоценного клинка. Обернувшись, она взглянула на вошедшую молодую женщину в шитом золотом одеянии, оттенявшем блеск ее живых янтарных глаз и золотистых волос.

— Это кинжал моей матери, — произнесла Ариана.

— Какие великолепные аметисты! Они сверкают точно твои глаза. Скажи, у твоей матери глаза тоже были дымчатого оттенка?

— Да, — коротко ответила Ариапа, не прибавив более ни слова.

— А твои мысли, — тихо добавила Эмбер. — под стать твоим черным волосам — они мрачнее преисподней.

У Арианы перехватило дыхание, и она испуганно взглянула на Посвященную хозяйку Стоунринга — поговаривали, что та может отличить ложь от правды в словах человека, лишь слегка прикоснувшись к нему.

Но сейчас Эмбер и не думала притрагиваться к Ариане.

— Мне незачем касаться тебя, чтобы узнать, о чем ты думаешь, — заметила Эмбер, внимательно глядя ей в лицо — Твои глаза печальны. Как и твое сердце.

— Мое сердце пусто. Все чувства в нем умерли.

— Это неправда, и ты это знаешь. Тебе легче скрыть свои раны, чем излечить их.

— Вот как? — заметила Ариана с деланным безразличием.

— Да, — кивнула Эмбер. — Я почувствовала это, когда впервые коснулась тебя. В твоем сердце живут горечь и боль.

— Я вспоминаю об этом только во сне.

Ариана вложила кинжал в ножны на своем поясе и взяла в руки арфу.

Когда-то арфа была ее единственной радостью — теперь же она стала ее утешением. Изящный инструмент был инкрустирован серебром и перламутром, темное дерево покрывала резьба в виде гроздьев и листьев винограда.

Но Ариану привлекало не внешнее изящество арфы, а голос инструмента, такой созвучный ее израненной душе. Длинные пальцы девушки пробежали по струнам, и арфа отозвалась печальным аккордом, странно гармонировавшим с ужасными стопами ветра за окном.