Джина Грэй - Возвращение домой

Она хотела найти их, надеялась на это, но сейчас, когда подошло время, засомневалась — а хочет ли она знать? Очень долго молодая женщина просто смотрела на тетради, волнение и страх скрутили желудок.

Наконец Сара взяла дневники и понесла в спальню. Чтобы дать себе время обрести мужество, положила их на кровать и стала готовиться ко сну. Приняла душ, надела ночную рубашку, залезла под одеяло и взяла самую старую тетрадь. Она начата за год до ее рождения. Первая запись от 11 мая.

Сара откинулась на подушки и начала читать девичий почерк Эвелин. В груди заныло.

«Я просто не в себе. Да-да! Меня может разорвать на части от восторга! Ларри Бейнбридж пригласил меня на свидание…»

Примерно через два часа Сара закрыла вторую тетрадь. Все еще держа ее у себя на коленях, она рассеянно гладила пальцами потрепанную обложку, уставившись в пространство.

Изнасилована. Она закрыла глаза, сжала губы, как будто этим могла обуздать больные чувства. Она никак не ожидала этого.

Наконец-то она поняла свою мать и те силы, которые двигали ею в молодости. Из прочитанного перед ней возникал образ наивной Эвелин, девушки, жаждавшей любви. Сара чувствовала боль, разочарование, унижение, которые пришлось перенести Эвелин не только из-за Ларри Бейнбриджа, но и из-за руководителей колледжа. Как ужасно оказаться совершенно одинокой, без денег, испуганной, не иметь никого на свете, к кому можно было бы обратиться.

Читая душераздирающие излияния Эвелин, Сара чувствовала боль из-за потерянной невинности матери, сочувствие к ужасу и гневу, которые она пережила после насилия. Сара остро ощущала страх матери — что ей делать с нежеланным ребенком, ее беспокойство — она не сможет любить этого ребенка, ее решимость оградить Сару от детства, лишенного любви, такого, которое ей пришлось испытать самой.

Конечно, мало радости узнать, что была зачата не в любви, не в порыве страсти, а через грубый акт насилия. Но по крайней мере Сара поняла, почему Эвелин ее отдала. И не могла винить ее за это. На месте Эвелин она сама могла бы сделать то же самое.

И хотя было очень больно, Сара знала, почему Эвелин не захотела сблизиться с ней в последние шесть месяцев.

Сара убрала потрепанный дневник, а вместо него пристроила на коленях другой, в дорогом кожаном переплете. Провела пальцами по золотым буквам. Это были записи нынешнего года, большая часть которых относится ко времени, когда Сара уже появилась в жизни Эвелин. Рука дрожала, открывая тетрадь в том месте, где лежала закладка.

Запись, сделанная в тот вечер, когда Эвелин приняла решение отыскать ее. Следующая — после первой встречи с Сарой.

Целый час Сара, не отрываясь, читала дневник. Очень скрупулезный, честный отчет матери тронул ее до глубины души. Эвелин не искала оправданий, никого не обвиняла, не хныкала, она делала то, что считала нужным, и всю ответственность брала на себя.

Она удивлялась силе характера матери, силе и непреклонности. Другая женщина в подобных обстоятельствах давно бы рассыпалась.

Почерк Эвелин становилось разбирать все труднее, болезнь делала свое дело. Последняя запись, за две недели до смерти, написана кем-то другим. Мать обращалась к ней.

«Дорогая Сара! Медсестра Додсэн пишет это за меня, поскольку у меня уже нет больше сил. Я знаю, что нет больше и надежды. Я умираю. К тому времени, когда ты будешь это читать, если Рурк решит, что тебе следует это прочитать, меня уже не будет. Я искренне надеюсь, когда ты узнаешь всю правду, она не причинит тебе слишком много боли. Я надеюсь, дневники помогут тебе понять, почему я сделала то, что сделала, даже если ты не сможешь простить меня.

Все последние шесть месяцев я очень старалась не допустить сближения между нами. Если уж быть совершенно откровенной, я не хотела испытывать никаких чувств к тебе. И уж конечно, я не хотела полюбить тебя и боролась с этим каждый день. Я думаю, если бы я дала волю чувствам, мне пришлось бы согласиться, что, отдав тебя, я поступила неправильно.

Но должна признаться, мне все труднее ничего не испытывать к тебе. Правильно говорят — кровь гуще воды. Твой ум, твои способности, смелость и решительность и даже упрямство и гордость, твое нежелание избавиться от гнева по отношению ко мне — все это достойно уважения. Ты, Сара, могла стать счастьем любой матери, должна я признаться. Я очень тобой горжусь. Как бы я хотела, чтобы у нас с тобой все было по-другому.

Мое время уходит, и я наконец поняла: самое важное для меня — твое счастье. Более важное, чем бизнес, которому я посвятила всю свою жизнь.