Галина Артемьева - И в сотый раз я поднимусь

Было у Саши одно повторяющееся мучение, происходившее почти перед каждым пробуждением. Она ощущала, что вот-вот проснется, но не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Не могла открыть глаза и понимала: еще миг – она не сможет и вздохнуть. Тут, в этот крохотный промежуток между сном и явью, перед ней вставал выбор: не сопротивляться окаменению, не пытаться вдохнуть и пошевелиться или, преодолевая себя, стараться вдохнуть. В первом случае – Саша это точно знала, будто кто-то ей раньше объяснил, – она ушла бы в другой мир, а здесь, в этом мире, о ней думали бы, что она умерла. Тот мир являл собой покой. Там было не страшно, но привольно и хорошо. Однако она почему-то всегда выбирала второе.

Не инстинктивно, как сейчас бы сказала, а осознанно выбирала она жизнь здесь. Только чтобы остаться, необходимы были страшные, чудовищные волевые усилия. Она должна была заставить себя вдохнуть, попытаться позвать на помощь – закричать. На самом деле кричать не получалось никогда, но как только удавалось выдавить из себя хотя бы стон, тут же открывались глаза, а потом получалось и пошевелиться. Каждый раз после этого возникало торжественное чувство преодоления. Она хвалила себя, вдыхала и выдыхала с наслаждением, а потом пугалась, что кошмар опять повторится… И это возвращалось и возвращалось, много утр, много лет.

И еще. Саше часто виделась темная, душная пещера. По ней можно только ползти. Головы не поднять, не вздохнуть полной грудью, назад не повернешь. Продираешься только вперед с панической мыслью: а что, если это никогда не кончится? Эти сновидения навязчиво повторялись и привели к тому, что в реальности она не могла без ужаса находиться в тесном, замкнутом пространстве, особенно там, где надо наклонять голову.

Сколько Саша себя помнила, столько и были с ней ее тайны. И все время она знала, что муки эти прекратятся, как только она поймет или вспомнит что-то очень важное.

Однажды летом, на детсадовской даче, когда все играли кто во что хотел, Саша с подружкой маялись, не зная, чем заняться, и оказались на веранде для сна у стола воспитательницы. На столе стоял маленкий флакончик с бледно-зелеными духами. Подружки отвинтили белую незамысловатую крышечку из пластмассы и понюхали: резко пахло ландышем.

– Вкусный запах, – сказала Саша, прикрыв от наслаждения глаза. Она немедленно представила себя сказочной принцессой в воздушном наряде среди цветов и музыки.

Однако в подружкиной голове эпитет «вкусный» пробудил не соответствующие назначению духов ассоциации.

– Давай попробуем, – восторженным шепотом предложила она.

Не успела Саша согласиться или отказаться, как любительница острых ощущений влила себе в рот полфлакончика (духи вылились удивительно легко) и молниеносно протянула оставшееся, мол, пробуй теперь ты. Саша из солидарности, но не без опаски, поэтому не таким широким жестом, а скупо и осторожно, капнула себе на язык чуточку такой приятной для обоняния, но оказавшейся противной на вкус жидкости. Подержала во рту. Посмотрела на подружку. Та с настойчивым требовательным ожиданием смотрела: «Что же ты, давай, делай, как я».

Пришлось глотнуть.

Теперь можно было не притворяться. Глядя друг на друга, девочки одновременно произнесли:

– Гадость!

И тут же убежали с веранды, забыв закрыть злополучный флакончик.

После обеда воспитательница приказала всем построиться и с тяжелой злобой потребовала признаться, кто брал духи с ее стола.

Подружки признались одновременно. Они знали, что чужое брать нельзя, и сейчас не понимали, что это на них нашло тогда. Им было очень стыдно. Девочки тягучими голосами просили прощения и обещали, что больше никогда не будут.

– Мы только попробовали, – с горючими слезами в голосе начала признаваться подружка.

– Глотнули, – не отставала от нее в стыдных признаниях Саша.

– Ах, вы даже глотнули? – переспросила воспитательница каким-то глубоким, торжественным, царским голосом. Так скорее всего вещала страшная Снежная королева. – Знайте же: кто проглотит хоть каплю духов, тот к вечеру умрет!

Довольная своей гениальной педагогической находкой и всем своим существом чувствуя, что монолог удался, воспитательница больше никак не наказала застывших от ужаса грешниц и повела всех на тихий час, все еще сохраняя величественные королевские повадки.

Притихшая группа покорно семенила на веранду, опасливо обходя окаменевших, как громом пораженных, неудачливых дегустаторш парфюмерной продукции. Дети боялись заразиться от них смертью, неминуемой, как тихий час и крик «Подъем» после него.