Эльмира Нетесова - Любимые не умирают

— Слушай ты, старый козел, если ты еще раз сравнишь меня с собою, клянусь своими яйцами, до воли не доживешь! — сказал Колька деду. Тот полез под шконку, поняв, что на зоне темнуха не проходит, а правда едино вылезет наружу.

— Эй, Николка! Хочешь чифира? — спросил сосед с верхней шконки.

— Нет, не балуюсь этим!

— Твое дело. А я уважаю,— причмокнул звонко. И добавил:

— Когда есть чифир, уже бабы не надо. А значит неоткуда ждать беду. Живи один, лови кайф. Жизнь такая куцая! Если ее испоганит баба, то вовсе обидно. Слышь, выскочишь из зоны, дыши сам. Это же так кайфово! Я только о том и мечтаю, о тишине и чтоб на тыщи километров никого вокруг.

— Ты от одиночества сойдешь с ума...

— Оно мне вылечит душу. Навсегда...

— От чего?

— От горя,— всхлипнул человек сверху.

Вскоре Колька узнал, что у этого человека в пожаре погибла вся семья. Сгорела вместе с домом. Троих детей не стало. Сгорели заживо жена и мать. Он слышал их крики. Ничем не мог помочь. Свихнулся. А за то, что не помогли соседи, спасали свои дома, расправился с ними. Всех убил. Как на суде доказывал, что это они из зависти подожгли его дом, дверь какого оказалась подпертой ломом. Он и теперь был уверен в своих подозрениях. Но ни подтвердить, ни опровергнуть было уже некому.

Колька сам не заметил, как изменила его зона. Он уже не спешил с кулаками в драку. Не сыпал бездумно оскорбления, умел выслушать и обдумать. Научился понимать боль другого и не спешил, как раньше, нанести удар первым. Он уже знал, что за незаслуженный удар может получить ответный, жесткий, сшибающий. Либо мог получить «трамбовку» от всего барака зэков, и тут никто его не стал бы щадить.

Колька ждал писем из дома. Уже через полгода он написал письмо Катьке. В нем почти извинился за случившееся. Сказал, что многое обдумал и пережил. Теперь уж, когда выйдет из зоны на волю, пальцем ее не тронет и не станет обижать бабу. Писал, что часто видит во сне вместе с Димкой, хотел посмотреть, каким он стал теперь и спрашивал, помнят ли его, корявого? Ведь вот теперь он стал совсем другим. Просил Катьку поберечь себя, дождаться, а уж он постарается дожить.

Он не писал о любви к жене. Но все тепло, какое осталось, вкладывал в каждую строчку. Он писал, выливая в письма все лучшее. Да и кому, как ни своим скажешь о пережитом, о мечтах на будущее. В письмах он спрашивал свою Оглоблю, как живут они с Димкой, какие у них проблемы, что нового произошло в жизни, как учится сын, и где работает Катька?

Он писал письма каждые три дня. Все ждал ответ. Но не получал. Колька ругал Оглоблю, обижался на нее, с месяц не писал, а потом не выдерживал и снова садился за письмо.

Конечно, о семье и доме он знал все от матери. Евдокия Петровна навещала внука и невестку по просьбе сына и, увидев их, узнав все новости, тут же сообщала Кольке.

Свекровь никогда ни о чем не просила Катьку, считала ее единственной виновницей того, что сын оказался на зоне и отбывает срок ни за что.

Евдокия всегда неохотно навещала Катьку с Димкой. И если бы ни просьбы сына, никогда бы там не появлялась. Она не прощала невестку, считала Катьку виновницей всех бед и несчастий сына.

Петровна была уверена, женись Колька на другой, его жизнь сложилась бы совсем иначе. Да, другая была. Но она ни в счет. Она оказалась хуже Катьки.

Нет, Евдокию ничто не притягивало к семье Кольки. Там ее не уважали, не любили, не ценили, а главное, не понимали и совсем не считались с нею. Это обижало больше всего, и женщина никогда подолгу не задерживалась в гостях у невестки, старалась поскорее вернуться в деревню, в свой дом.

Там ее всегда ждал Федя, спокойный, работящий человек, какой и минуты не мог посидеть без дела. Он не умел отдыхать и всегда находил для себя работу.

— Федя! Давай вместе кино посмотрим. Такой интересный сериал! Отдохни! Побудь со мной! — просила Евдокия. Человек соглашался, входил в дом. Присаживался к столу, торопливо ел. И вдруг вспоминал, что нужно проветрить сарай, просушить маты, собрать яйца из корзин, почистить стойло и выскакивал из дома, забыв, что обещал бабе побыть с нею.

Возвращался Федя домой затемно. Пропахший потом, сеном и навозом, он наскоро умывался, ел и валился под теплый бок женщины, вскоре засыпал, довольный, что и этот день не прошел впустую.

Это неважно, что руки к ночи обвисали плетями, а ноги гудели и не слушались, не сгибалась спина, а на голове в седых волосах застряло сено. Главное, вот и нынче успел перекинуть на сеновал сено и оно уже не намокнет и не сгниет под дождем. Что кормушки у коров и свиней отремонтированы, вычищено стойло и катухи у свиней. Молоко и яйца сданы приемщикам, а значит, можно рассчитывать на хорошую прибыль в конце месяца, купить Петровне новые сапоги, импортные, не хуже чем у городского бабья. Ведь они живут бездельницами, не зная деревенских забот. А вот его женщина целыми днями в огороде ковыряется. Полет, окучивает, поливает, скоро опять заготовками займется. Без них как прожить зиму? Вот и трещит подвал от банок, кадушек, выварок, все впрок...