Ксения Беленкова - Вьюга юности

А потом своим как всегда длинным рассказом бабушка подтвердила все то, что Саша по крупицам собирала все эти каникулы – правда жила в Истре своей тайной жизнью, постепенно открываясь тем, кто был готов узнать ее.

– Бабуль, ты же все знала, – Саша всматривалась в родное лицо. – Но как вы с мамой могли столько лет обманывать Мишу и меня? Я не понимаю! Не могу понять!

Бабушка погладила Сашины волосы, отхлебнула молока и, немного помолчав, сказала:

– Эта ложь была единственно возможной правдой для нас долгие годы. Твоей маме надо было учиться и прямо смотреть в глаза одноклассникам. Для Паши правда грозила судом. А Миша, по сути, ничего не терял, живя в окружении любящих его женщин. – Бабушка вздохнула, поежилась и накинула на плечи пуховый платок. Так она делала всегда, если чувствовала себя неуверенно, незащищенно. – А потом ложь так сильно вплелась в нашу жизнь, что казалось, тронешь ее, и этот плющ обмотает, задушит своей тяжестью и силой. Нам было страшно бороться с этой ложью, не зная, кто выйдет победителем. Вот и сейчас я боюсь, что ты рассердишься и не сможешь нас простить…

Саша смотрела на бабушку, которая прятала вздрагивающие плечи в пушистом платке, и понимала, что не испытывает больше никакой злости. Она ушла куда-то и казалась теперь забытым страшным сном. Теперь Саша не сомневалась, что ее здесь любят, а всякая ложь была призвана лишь уберечь, как можно дольше сохранить нерушимым ее совершенный мир.

– И вовсе я не сержусь, – сказала тогда Саша, запивая молоком маленького ежика, что застрял в горле и драл его своими иголками. – С чего это я буду сердиться? Просто было непонятно… и обидно.

А потом не выдержала и разревелась, как маленькая.

– Прости нас, родная, – шепнула бабушка.

Тогда Саша схватила ее в охапку и уткнулась носом в теплый платок. Они все сидели, всхлипывая и успокаивая друг друга, пока сон не начал слеплять их и без того тяжелые веки. Все это было так непросто, и Саша не взялась бы теперь утверждать, как повела бы себя она в этой сложной ситуации. В ту ночь впервые в жизни Саша сама уложила бабушку спать. Бережно укрыла ее одеялом, точно ребенка, и еще долго сидела возле постели, пока не услышала ровное дыхание спящего человека. А потом потихоньку выскользнула из комнаты и пошла к себе. В доме было темно и тихо. Саша пробиралась сквозь эту темноту и была рада ей, как спасительному убежищу, в котором можно было спрятать свою слабость…

Этой ночью Саше приснился необыкновенный сон: будто Павел Львович стоит на высоком холме под низким небом, улыбается и машет ей рукой. Художник был юн и свеж: вовсе не такой усталый и измученный, как в последние дни. Но больше всего удивляло даже не его помолодевшее лицо, не крепкое тело; самым большим чудом была его одежда! Сшитая из лоскутов картин, она хранила в себе и зелень лета, и белизну зимы. Яркие ягоды клубники рассыпались по воротнику, а брюки утопали в снегах. Саша даже разглядела на одном рукаве трубу их собственного дома. Дым из этой трубы клубился по плечу и таял где-то в облаках возле солнечного кармана. Картины жили на художнике, постоянно сменяя одна другую. Лето облетало осенью, а зима текла весенними ручьями. Иногда времена года словно играли друг с другом: из сугробов прорастали яблони в цвету, а капель стучала по золотым листьям. Там были истринские улицы и дворы, река, бегущая меж холмов, леса и поля – все это жило в одежде Павла Львовича, нарисованное, но как живое. А он все улыбался и махал рукой…

Проснувшись, Саша поняла, что тоже улыбается ему в ответ. Она выглянула в окно – над Истрой стоял ясный день, и солнце играло лучами на морозных узорах стекла, поддразнивая – просыпайся, конец каникулам!

Вчера вечером родители вернулись из Индии, и уже сегодня папа должен забрать ее в суетную Москву, где ждут школьные будни. А Людка обязательно завалит последними сплетнями: расскажет о кинопремьерах и посадит на какую-нибудь модную диету – после праздников всегда тяжело застегивать старые добрые джинсы. Ой, а помирилась ли она с Максом? Наверное – да, раз не звонит ей последние дни. Сашу кольнула совесть: надо же было так погрязнуть в своих делах, что проблемы подруги совершенно вылетели из головы. Сейчас вся московская жизнь казалась Саше такой странной и чужой – словно она провалилась в дыру между прошлым и будущим и не знала, в какую сторону теперь выбираться…

За завтраком бабушка старалась, как могла, будто хотела откормить внучку до следующего лета. Ароматы выпечки гуляли по дому, полностью изгоняя мысли о каких-либо диетах – последние дни каникул всегда самые вкусные. И устоять перед домашними лакомствами ну совершенно невозможно!