Джудит Крэнц: По высшему классу

— Мне… нравится такое отношение.

— В очередь, детка, в очередь, — лениво проговорила Саша, откидываясь на подушки, чтобы дать ногтям подсохнуть. На ней была сшитая на заказ атласная пижама с широким воротником и большими гофрированными манжетами. На одном из карманов красовались инициалы А.Л. Эту пижаму, сшитую в 1925 году, подарила ей на день рождения Джиджи. Подарок она снабдила открыткой:

«Надеюсь, ты не думаешь, что в этой пижаме кто-нибудь когда-нибудь спал. Я случайно знаю, что ее владелица — одни говорят, что ее звали Антуанетта, другие считают, что Лола, — надевала ее тогда, когда меньше всего собиралась спать. У Антуанетты-Лолы была большая шкатулка слоновой кости, в которой хранились удивительные драгоценности, исключительно изумруды, под цвет ее глаз. У нее на яхте был экипаж из двадцати человек и только одна каюта для хозяйки. Когда она входила в бальную залу, оркестр вставал и играл „Нежную и распутную“, песню, которую братья Гершвины сочинили специально для нее. Муж Антуанетты-Лолы знал, что не стоит являться домой между пятью и семью, и все же был счастливейшим из мужчин. Что такого знала Антуанетта-Лола ? Ничего из того, чего не знала бы Саша. Она бы хотела, чтобы ты носила эту пижаму и знала лишь счастливейшие дни.

С любовью, Джиджи».

Внизу Джиджи нарисовала Сашу, надменно сидящую в белой пижаме с мундштуком в руке, а у ног ее — трех огромных ангорских котов.

Занимаясь поисками подарка для Саши, Джиджи поняла, как ее завораживает старинное белье. Теперь в свободное время она прочесывала рынки и некоторые из магазинов, торгующих стариной, и иногда возвращалась домой с каким-нибудь отлично сохранившимся сокровищем с отделкой из ирландского или мадейрского кружева. Она находила шелковые рубашки, панталоны, лифчики, пеньюары, утренние и купальные халаты и даже корсеты с лентами. Каждую находку она тут же примеряла, чтобы понять, идет ли она ей, а потом убирала в специальный ящик, рассчитывая в дальнейшем получать наслаждение, рассматривая ее.

Однажды, когда она явилась домой, принеся один из первых облегченных корсетов, цельнокроеный, историческую ценность, созданную в 1934 году, Саша заявила, что ни за что бы не купила такую отвратительную вещь. Джиджи же утверждала, что та, которая его носила, должна была молиться на его изобретателя, освободившего женщин от жестких, на косточках, корсетов прошлого. Каждый купленный ею предмет, казалось, имел собственную историю и мог бы ее рассказать, умей она слушать. И неважно, что Саша над ней смеялась, называя фетишисткой, — она упорно пополняла свою коллекцию, находя все более редкие и ценные экземпляры.

— Саша, — серьезно спросила Джиджи, — ты считаешь, я становлюсь циничной?

— Ты очень повзрослела с тех пор, как пошла работать. Циничной? Пожалуй, нет. Циник, наверное, не может поверить в человеческую искренность и доброту… а ты… ты все пытаешься их найти… Скорее ты неисправимая оптимистка или что-то в этом роде.

— И Зах то же говорит.

—Да?

— Да, — ответила Джиджи, устраиваясь на подушках рядом с Сашей. — Однажды я призналась ему, что, организуя свадьбу, я всякий раз думаю, как глупо тратить столько денег, если нет полной уверенности, что брак не распадется. И тогда он сказал, что я просто реально смотрю на вещи, это хорошо.

— Так и сказал?

— Угу. А когда я сказала, что считаю неприличным устраивать пышные дни рождения для двух-трехлетних детей, чтобы родители могли похвастаться богатствами, он ответил, что это во мне говорит чувство социальной справедливости и я должна быть рада, что оно у меня есть, но должна понимать, что деньги на вечеринках тратятся на нужных людей.

— Не шутишь?

— Нет. А когда мы с Захом говорили о театре, он сказал, что мне надо воспринимать банкеты как театральные постановки и следует разделять собственно банкет и его эмоциональную сторону. Зах сказал, что я напрасно радуюсь, когда хозяева от души веселятся на устроенных ими вечеринках, ведь они выступают в роли постановщиков и веселье вовсе не входит в их задачи. Меня же должно волновать, нравится ли все гостям, ведь гости — зрители и представление дается для них. Зах сказал, что если праздник удался, то пусть хозяева порадуются после его окончания, но, пока банкет продолжается, они все равно будут нервничать, как бы я ни пыталась их развлечь. Такой взгляд на вещи мне очень помог. Действует успокаивающе. Зах так много знает. Ничего удивительного, что он потрясающий режиссер.