Диана Машкова - Дочки-матери

– Алла, я давно уже не мальчик.

– Ты тупица! – закричала она. – Гад! Когда был нищим, когда приехал из своего Саратова, прицепился ко мне как банный лист! А теперь продаешь свою мазню и решил…

– Ты сама меня бросила, – он перебил, – захотела свободы!

– Она мне больше не нужна, – неожиданно тихо сказала Алла.

– Поздно, – Игорь покачал головой, – прости.

– Ты подумал о Ванечке?

– Алла, ему семнадцать лет, не сходи с ума!

Женщина замолчала, в глазах ее стояли слезы, а через минуту взорвалась дикими криками:

– Вали, гад, но ты еще пожалеешь! Ублюдок! Сломал мне жизнь! Ничтожество!

Игорь, взяв Александру за руку, увел ее в мастерскую и, не обращая больше внимания на крики жены, начал упаковывать картины. Саша помогала ему. Входная дверь снова хлопнула: Алла ушла.

– И что это было? – не выдержала Сашка.

– Начало бракоразводного процесса, – спокойно ответил Игорь, – давно пора.

– А чего она от тебя уехала, если до сих пор любит?

– Со мной ей было скучно, – Игорь пожал плечами, – я все время работал. А толку от этого было ноль. Вот она и отправилась искать себе «нормального мужика». Наверное, стало стыдно перед отцом и всеми его могущественными друзьями за мужа-неудачника.

– Но потом же ты стал известным! Она не могла подождать?

– Сашка, – он посмотрел на нее с тоской в потемневших глазах, – две вещи в этом мире несовместимы: творчество и любовь.

– Почему?

– Я не знаю, – Варшавский потянулся за мотком бумажной веревки, – но если бы Алла не ушла, оставив меня в одиночестве, я бы не стал известным художником.

– Как-то все сложно, – буркнула Саша и потом веселее добавила: – Тогда поехали к нам!

– Давай, – легко согласился он, – на первое время.

Пару часов они провозились в мастерской, потом разбрелись по своим комнатам собирать вещи. Ближе к полуночи – Сашка уже валилась с ног от усталости: такой тяжелый и длинный у них получился день – решили выпить чаю перед дорогой. Но только они сели за стол, как в квартире раздался звонок. Игорь положил руку Саше на плечо, давая понять, что откроет и разберется с бывшей женой сам.

Терпения ребенка хватило всего на минуту – поставив кружку на стол, она поплелась за Игорем следом.

К ее изумлению, перед бледным Варшавским на пороге стояла не Алла, а двое полицейских. «Толстый и тонкий», мысленно окрестила их Саша.

– Вы обвиняетесь в совершении преступления по статье 134 УК РФ, – четко произнес тонкий.

– Я не понимаю…

– Растление малолетних, – быстро пояснил полицейский, – попрошу вас следовать за нами.

– Но я не могу, – голос Игоря сорвался от страха, – как я оставлю ребенка?

– Ребенку будет оказана необходимая помощь, – возразил толстый с железными нотами в голосе.

Саша почувствовала, что у нее кружится голова. Она все поняла за секунду: Игоря сейчас увезут в тюрьму, а ее, наверное, упекут в больницу или в лучшем случае отдадут бабке с дедом.

Что же наделала мама?! Как могла так надолго бросить свою дочь?!

Инна шла и шла, не разбирая дороги. Временами ей казалось, что она перепутала направление – в сумерках один холм был похож на другой как две капли воды, и за каким именно скрылась машина, уже невозможно было сказать. Ветер завывал все сильнее, услышать под его заунывную песню шум трассы она не могла – даже если автомобили проезжали мимо всего в нескольких сотнях метров.

То, что сделал этот человек, выбросив ее из машины в богом забытом месте, было равносильно убийству. С той только разницей, что Инне предстояла не моментальная, возможно даже неосознанная, а долгая и мучительная смерть. Она уже поняла, что бессмысленно надеяться на спасение – здесь ей не выжить. Плелась вперед, пока были силы, только ради того, чтобы не замерзнуть: то поднималась, то спускалась, взбиралась то на один холм, то на другой. Временами приходилось продираться сквозь заснеженные кусты, и тропинка становилась такой узкой, что было ясно – проехать по ней машина никак не могла. «Шестерка» уехала совершенно другой дорогой.

Когда окончательно стемнело, метель прекратилась, и в небе одна за другой зажглись холодные звезды. Инна, пройдя уже не один километр, стояла, смотрела на них, запрокинув голову, и понимала, что не сможет сделать больше ни единого шага. Но стоило прекратить движение, как ноги стали отчаянно мерзнуть. Слезы бессилия подступили к глазам.

Превозмогая усталость, она двинулась вдоль подножия холма, который встал у нее на пути – карабкаться вверх не было сил. И только когда добрела до сугроба с подветренной стороны, сообразила, что нужно сделать: опустилась на четвереньки и, как собака, вырыла в рыхлом снегу нору. Потом наломала целую гору веток с кустов, подтащила их к землянке и, забравшись внутрь, прикрыла вход.