Галина Островская - Талисман жены Лота

– Я прошу тебя, Эглая, не опаздывай, – сказал Старик наконец, сообщив, что такого-то числа, во столько-то часов ей следует быть в таком-то месте, в Иерусалиме.

Там она должна передать это письмо.

Кому Аглая не спросила, поняв, что Старик умышленно не говорит этого. Она старалась никогда ничего не спрашивать здесь, приняв четкий сигнал на подсознательном уровне – ни во что не вмешиваться. И не вмешивалась, следуя голосу интуиции, которая ее практически не подводила.

Итак, что-то в этой завязке, в этой предыстории иерусалимской поездки, по-настоящему смущало Аглаю... Что-то не стыковалось. Что? Она припомнила все до мельчайших деталей: как уже уходила, и Старик окликнул ее; попросил выполнить поручение, долго молчал... Ну и что? Паузы не были чужды его речи, отнюдь...

Здесь все чисто. Единственное, за что можно было зацепиться... Но это маловероятно... Кто писал письмо, которое она должна была отвезти в Иерусалим? Не Фаруда же! И не филиппинка...

– Дед нашел себе еще одну Шехерезаду! – съязвила она. – Не такую чопорную и прикрытую во всех местах, как нынешняя!

Версия тут же была отметена за непригодностью. Ибо домысел никоим образом не объяснял того, что с ней случилось в Иерусалиме.

– Дальше... – Аглая потянула ниточку из клубка воспоминаний. – Что же было дальше?

Незнакомец на встречу не явился.

Ну и что!

Мало ли в жизни нестыковок.

Под обстрел попал, скажем, или – в теракт...

Ах, да, самолет не прибыл! Как она забыла об этом! Старик же сказал: «Он не прилетел вчера, он прилетел сегодня».

Но почему она узнала об этом только сейчас? Почему ей не позвонили раньше?

Аглая устало провела ладонью по лицу и сама себе вслух сказала, внятно произнося каждое слово:

– Меня никто... силой... не тянул в этот подвал... полный роскоши! Сама пошла, еще и рада была. При чем здесь Старик! Он вообще ни рукой... ни ногой... без посторонней помощи! ...двинуть не может. Хватит придумывать!!!

Она встала с бельевого бака. И чуть не повалилась на пол: затекшие ноги не держали. Пока она их растирала, и Старика, и подвал, завешанный коврами и тайнами, и сам Иерусалим смыло из мозаичного мира полуяви.

Стиральная машина вошла в фазу интенсивного воя и высоса остатков влаги из нежного женского бельишка. Простонав на стадии финала, наконец, самообесточилась, и, бездыханная, сладостно замерла.

Аглая длинными пальчиками нажала все нужные кнопки, открыла крышку, раскрыла барабан, и, достав первым тот самый шарф, в котором по ночам играла в восточную чародейницу, вдруг услышала явственный, довольно низкий и фатальный голос.

– Теперь ты моя, – сказал этот незнакомый сильный голос из ниоткуда.

Вернее, не из ниоткуда, а из правого потолочного угла узкого технического балкона.

Аглая даже посмотрела туда, откуда раздались слова. Естественно, на потолке, кроме паутинок и небольшого круглого пятна отсыревшей штукатурки, ничего не было.

Она раздвинула жалюзи. Многослойный горячий пирог уличных трезвонов с маху влетел в душное помещение. Отходы чужого житья лезли в открытое окно нагло, как рыжие тараканы. В доме напротив мать орала на плачущего ребенка... В истошном требовательном крике заходился чей-то муж...

Аглая высунулась в окно и посмотрела вниз: там никого не было, во всяком случае, способного членораздельно говорить. Только кошка, ее серая Бася, в воинственной позе, вонзясь взглядом в какую-то точку рядом с хозяйкиным плечом, стояла на пне спиленного на днях дерева, готовая растерзать воздух. Аглая глянула вверх... Никого.

– Будем считать, что послышалось, – решила она, прекрасно осознавая, что считать так не будет никогда.

В дверь вежливо поскреблись.

– Тебе помочь развесить белье?

Тембр голоса жильца никак не походил на тот, что скальпировал Аглае затылок.

– Спасибо, Алик, я сама справлюсь, – приоткрыв дверь, сказала Аглая. – Мне не тяжело.

...Когда ночь, сытая от съеденного дня, томно растянулась на крышах домов, пушистыми лапами доставая до земли, Аглая все же задремала. На переброшенной из изголовья в ноги подушке, лицом вниз, подложив под грудь сцепленные вместе кулаки, она молча ушла из этого будничного сентябрьского дня, так ничего и, не поняв, ни до чего не докопавшись.

Аглая переступила порог полной закоулков, зеркальных отражений и антикварных вещей квартиры в старом Яффо. Шурша кожей, браслетами, юбками и мыслями, мимо просквозила ливийка Фаруда. Аглая проводила ее взглядом и быстро прошла длинным коридором в кабинет. Упершись в бледно зеленеющие булыжники глаз Старика, она сдержанно поздоровалась.