Мари-Элен Лафон: Знакомство по объявлению

В Невере, когда он обо всем этом рассказывал, доверчиво и торопливо, положив перед собой руки, она вдруг почувствовала, как у нее что-то сжалось внутри, в самых печенках, особенно когда он сказал, что их с сестрой, его и Николь, сплавили к дядькам, как щенят из слишком большого выводка. Их мать была еще жива, она даже была не очень старая, только после инсульта повредилась головой, и ее определили в дом престарелых в Иссуаре, где жила ее младшая сестра. Отец давно умер. Они почти не поддерживали отношений со своими младшими братьями и сестрами, из которых ни один не стал крестьянином, ни один из пяти, все они работали, имели дома и семьи, кто близ Лиона, кто в Сент-Этьене или Клермон-Ферране. Родительский дом — унылая тесная хибара — достался одному из братьев, который поселился там с женой. Поль, иногда проезжавший мимо на машине, даже не останавливался, не говоря уже о том, чтобы зайти, хотя в августе, на протяжении двух или трех недель, ставни в доме, окруженном залитым гудроном двориком, были распахнуты, а на подоконнике красовались горшки с геранью или петуньями. После того как мать поместили в дом престарелых, им с Николь в качестве наследства достались стиральная машина и газовая плита — и то и другое дышало на ладан. Но Поль с Николь ни в чем не нуждались; они знали, что к ним перейдет все принадлежащее дядьям добро, и земля, и постройки; дядья были родственниками со стороны матери, которая тоже родилась во Фридьере и уехала отсюда в восемнадцать лет, забеременев; она была у родителей единственной поздней дочкой, появившейся на свет, когда старшим братьям было четырнадцать и пятнадцать лет; о том, чтобы делить наследство между матерью и ее братьями, и речи не шло. Полю и Николь повезло: им не пришлось, как остальным, отвоевывать себе место под чужим солнцем, искать работу, терпеть над собой начальников и в конце каждого месяца ломать голову над тем, как бы исхитриться заплатить за квартиру, газ и свет. Без всяких усилий со своей стороны они получили то, о чем многие могут только мечтать, — возможность спокойно трудиться и жить в нормальном доме со всеми удобствами, в том числе с телевизором; ведь современные крестьяне пользуются всеми благами цивилизации даже в таких заброшенных углах, как Фридьер, а дядьки, эти два закоренелых холостяка, любили комфорт, а потому провели в доме центральное отопление, устроили ванную комнату и поставили антенну; и с какой стати они должны отдавать часть наследства людям, которые и так получают субсидии от правительства, да еще при этом вечно жалуются на бедность, нет, правда, с какой стати?

Николь занималась стариками вполне официально; расценки на ее услуги, единые для всего департамента, устанавливала особая ассоциация, в чьи функции входило заботиться об одиноких людях более или менее преклонного возраста, которым физическое и психическое здоровье позволяло жить дома, а не в специальных заведениях. Для нее, не имевшей ни профессионального образования, ни опыта работы, это была редкая удача, счастливый шанс, и уж она его не упустила; кстати, она никогда не воротила нос от неприятных или неожиданных поручений — раз надо, значит, надо. Не в ее положении выкобениваться, рассудила она, и, заполнив адресами «бальную книжку», деловито и споро обихаживала своих подопечных, поджидавших ее приезда с особенным нетерпением, потому что она охотно взяла на себя роль живой газеты и горячо обсуждала с ними все местные события, как крупные, так и мелкие, как значительные, так и пустяковые. Подопечные ей доверяли, уверенные, что она ни за что не забудет привезти лекарство от давления, а заодно поделится салатной рассадой, от которой во Фридьере уже не знали куда деваться, потому что одержимые огородом дядьки вечно сажали больше чем нужно. Николь отлично ориентировалась на местности и была со всеми знакома; никакая пришлая фифа не справилась бы с ее работой, не нашла бы общего языка со стариками и испугалась бы первого же снегопада. Она была нарасхват и, понимая это, взирала на Анетту свысока, с пьедестала женщины, самостоятельно зарабатывающей себе на жизнь; она так гордилась собой, что даже дядьки слегка над ней подтрунивали, не упуская случая напомнить, что у них прямо под боком имеется собственная бесплатная медсестра, компаньонка и чтица — лучшая в трех кантонах.

За несколько лет до прибытия во Фридьер чужаков с севера репутацию Николь чуть было не испортила Мими Богомолка, что послужило неиссякаемым источником пересудов и дало пищу злобным насмешкам. Эту Мими не следовало путать с Мими Из Поселка, тем более — с Мими Сантуар из Шазо; прозвище Богомолка она получила в наследство от троюродной прабабки, которую тоже звали Мими и которая, оставшись старой девой, ударилась в религию и добровольно вызвалась помогать приходскому священнику в обучении молодежи основам катехизиса, чем и занималась, пока не перебралась со всем своим добром — ей тогда уже было хорошо за сорок — в какой-то кармелитский монастырь на востоке страны.