Энн Мэтер: В тени красных жасминов

— Э-э… Линдсей, сиделка Линдсей, — вздрогнув, ответила Ребекка.

Он пристально рассматривал ее какое-то мгновение.

— Сиделка Линдсей… — повторил он медленно. — Долго вы работаете у Адель?

— Два… два года, мсье, — ответила Ребекка неохотно, желая, чтобы он поскорей ушел.

Он нахмурился.

— Два года… Долго, мадемуазель. Я могу представить, что моя свояченица не самая понятливая из пациентов. И работать здесь, на Фиджи… Разве вы не находите это скучным? Может, у вас есть друзья?

Ребекке не понравились эти настойчивые расспросы, но так как она не знала, насколько он близок Адель, то нагрубить ему не могла.

— Я… я вполне счастлива, спасибо, мсье.

Его темные глаза насмешливо сузились.

— Так формально, мадемуазель… Я смущаю вас, я вижу. Мне жаль. Вы должны отнести мое любопытство просто на счет мужской нечувствительности. Я еще раз должен попросить прощения.

— Это вовсе не обязательно, мсье. — Ребекка невольно задрожала.

Он вдруг сразу стал серьезным.

— Вам холодно, мадемуазель? Я пойду и попридержу свое любопытство до следующего раза. О’ревуар.

Щеки Ребекки горели. Она могла бы сказать, что была далеко не холодна. Она могла бы сказать, что дрожь, которую она испытывала, была следствием совершенно иных чувств. Но она ничего не сказала, и, слабо улыбнувшись, он опять отступил.

Ребекка подождала, пока он удалится на несколько шагов, затем закрыла за ним дверь, возвращая трясущимися пальцами на место задвижку, и прислонилась к холодной обшивке. Она слышала звук мощно ревущего двигателя, и через некоторое время звук затих в направлении частной дороги, ведущей к главному шоссе. Только потом она позволила себе полностью расслабиться, но, когда шла к себе в спальню, ноги ее неприятно пошатывались…

Адель Сент-Клауд была женщиной, которой было далеко за тридцать, но выглядела она еще на несколько лет старше. С врожденной болезнью сердца, которая изуродовала ее жизнь и в некоторой степени сознание, она покинула Англию более десяти лет назад, чтобы обосноваться в более теплом климате в южной части Тихоокеанского побережья, взяв при этом с собой служанку, которая была старше ее и служила ей и няней, и сиделкой. Адель была из богатой семьи французского происхождения, занимавшейся производством одежды и жившей в Соммерсете, но, за исключением того, что она делала по обязанности, она никогда не была с ними близка. Возможно, ее врожденная слабость была тому причиной, а может, она просто не питала расположения к своим сестрам; в любом случае, когда умер ее отец, она, не теряя времени, начала новую жизнь на Фиджи. К несчастью, через восемь лет после этого ее старая няня умерла, вследствие чего Адель пришлось дать объявление о замене. Вот так на это место попала Ребекка. Оглядываясь на прошлое, она сомневается, что у нее хватило бы мужества отправиться в эту даль, да еще одной, если бы ей самой не потребовалось вырваться из тяжелой ситуации.

Когда на следующее после визита незнакомца утро Ребекка пораньше пошла искупаться, она была задумчивой. Это время дня она любила больше всего, когда она могла броситься в пенящиеся воды лагуны и помечтать, что предстоящий день не будет наполнен постоянными требованиями капризной несчастной женщины.

Как обычно, вода в этот ранний час еще была теплой, сохраняя тепло предыдущего дня, но освежала. Ребекка сбросила свою махровую куртку и вбежала в воду. В белом бикини, с бронзовой от ровного загара кожей, она выглядела молодой и здоровой. Она энергично отплыла туда, где зеленоватый оттенок воды свидетельствовал о глубине, и, повернувшись на спину, немного проплыла. Ее волосы развевались вокруг нее, подобно водорослям. Ее глаза обозревали линию берега, темноту ограниченных пальмами островков тени в оазисе зелени. Это было ее личным убежищем, куда никто никогда не заходил Пляж относился к вилле, и так как Адель никогда не пользовалась им, то Ребекка привыкла считать его своим собственным. Тишину нарушали крики кружащихся над головой морских птиц и отдаленный грохот бурунов, разбивающихся о коралловый риф.

Когда она вернулась на виллу, то чувствовала себя полностью расслабленной и готовой к встрече с предстоящим днем. После завтрака на кухне с Розой, домохозяйкой с Фиджи, она собрала поднос для Адель и пошла будить ее.

Адель уже проснулась, когда Ребекка вошла в ее комнату. Развалившись на шелковых подушках, она выглядела бледной и апатичной. Ее естественному светлому цвету придавалась искусственная хрупкость за счет искусственно белых волос, которые она постоянно обесцвечивала, и без макияжа ее кожа казалась нездорово бледной. Ребекка, видя ее такой, не могла не испытывать к ней жалость, хотя и знала, что Адель не оценила бы таких чувств.