Барбара Картланд: Поверженные барьеры

Карлотта нервничала, когда, приняв почти дюжину приглашений Нормана Мелтона, она решилась познакомить его с Магдой.

— Она своеобразный человек, — предупредила девушка Нормана, — если вы ей не понравитесь, она может прямо сказать об этом. Или очень ясно выразит свои чувства.

Ее несколько удивило, что Норман тоже нервничает. Смешно, но тем не менее человек богатый и преуспевающий боялся толстой старухи и ее острого языка. В социальном отношении Магда и миллионер находились на разных полюсах, соединяла их только Карлотта, и ей казалось, что она может стать мостом между ними.

В тот туманный вечер в гостиной Магды было душно. Старая женщина накинула на плечи красную шаль. В ее ушах при каждом повороте головы сверкали тяжелые серьги, а запястья охватывали восточные браслеты из золота и серебра. На ее широких коленях лежала кошка, две другие расположились у ног. Зрелище фантастическое!

Она и не попыталась встать, протянула руку Норману с высокомерием императрицы и бросила на него быстрый, оценивающий взгляд. Карлотта знала, что она рассматривает его и прислушивается к голосу интуиции. Какое-то мгновение Карлотта чувствовала тревогу. Ей нравился Норман. Не так часто она хотела получить одобрение Магды, но в этот раз она боялась осуждения.

— Ужин готов, — сказала Магда.

В ее голосе прозвучала нотка одобрения, и Карлотта уловила ее. Она почувствовала безмерное облегчение.

Гектор Макклеод весело вышел из больницы и остановился перед ближайшей телефонной будкой. Он нашел номер, быстро набрал его и попросил мисс Карлотту Ленковскую.

Прошло некоторое время, прежде чем он услышал ее голос.

— Кто это? — спросила она.

— Гектор Макклеод, — ответил он. — Как вы сегодня — лодыжка лучше?

— О, это вы, — сказала она. — Мальчик не знал, как произнести ваше имя, и я не могла понять, кто же это звонит.

— Со временем он запомнит мое имя, — пообещал Гектор. — А как лодыжка?

— Гораздо лучше. Я ухаживаю за ней весь день и думаю, что вечером я буду только чуть-чуть прихрамывать.

— Сегодня ходить обязательно?

— Не понесут же меня, чтобы я сыграла свою роль, — засмеялась она.

— Я имею в виду, нельзя ли сегодня вообще не выходить?

Карлотту позабавило его предложение.

— У меня всего лишь пять выходов и несколько слов, — сказала она, — искать дублера для моей роли не будут. Если я не приду, то скорее всего буду уволена.

— Но могу я хотя бы забежать и посмотреть вашу ногу?

— Ни в коем случае, если вы намерены настаивать на своем заключении, что я должна оставаться в постели.

— Не буду, обещаю вам, — сказал он. — Если можно, я приду просто по-дружески.

— Приходите к чаю к четырем тридцати, — пригласила Карлотта.

— Я буду точно вовремя, — сказал он в нетерпении.

До назначенного времени оставалось полтора часа. Он сверил свои часы по часам соседней церкви и стал прогуливаться по грязным, многолюдным улицам, окружающим больницу. Немного погодя он пошел по направлению Вест-Энда.

Гектор производил на окружающих впечатление крепкого и сдержанного шотландца. Его товарищи по работе воспринимали его невозмутимый юмор как приятный, но скучный. Они и не предполагали, что этот простой и уверенный человек на самом деле глубоко эмоционален по натуре и все свои духовные и физические силы отдает работе.

Жить в Лондоне на те очень скромные средства, на которые Гектор мог рассчитывать, было нелегко. У него был отменный аппетит, хотя он и старался его обуздать, и он был постоянно голоден, не было ни минуты, когда ему не хотелось бы есть.

Но голодный и одинокий, он все же был счастлив.

Он был так благодарен случаю, который привел его в Лондон, что ему даже в голову не приходило жаловаться. Однако встречу с Карлоттой он воспринял как приятный поворот в своей жизни. Дело в том, что люди, работавшие с ним в больнице, большей частью лондонцы, кроме работы, имели другие интересы и много друзей. Все они, в общем, были прекрасными людьми, но и через месяц Гектор ни с кем не сблизился и оставался для них только коллегой.

Карлотта стала первым человеком за пределами больницы, с кем он по-настоящему поговорил за последние шесть недель. Ему понравилась ее приветливость и гостеприимство, хотелось снова побывать в этом доме. Все утро, пока он трудился в лаборатории, он спорил сам с собой: можно ли поймать на слове и навестить ее? Днем на лекции он был рассеян, пропускал слова лектора. Вновь и вновь он спрашивал себя: «Что она имела в виду? Должен ли я позвонить, или просто зайти?»