Дебра Кент - Как опасно быть женой

Я не еду домой, как хотела, а круто разворачиваюсь и направляюсь к Брюстер-парку.

Словно по молчаливому соглашению, Эван ждет меня там. На площадке пусто и темно. Эван сидит на низких качелях и возит ботинками по гравию.

– Иди ко мне, – говорит он.

Я иду к соседним качелям, но он берет меня за руку и тянет к себе.

– Нет. Сюда. – Он сажает меня на колени, лицом к лицу. – Так лучше.

Эван задирает мне юбку, и мы качаемся вместе. Я чувствую между ног его пальцы, осторожно отводящие в сторону трусики и проскальзывающие внутрь. Это возмутительно приятно.

Мое дыхание учащается в такт его движениям. Он неотрывно смотрит мне в глаза, наблюдает за мной. Я быстро достигаю оргазма, одного и второго. Утыкаюсь лицом в шею Эвана. Он поворачивает голову, целует мои волосы, лицо, губы.

– Я обожаю тебя, Джулия Флэнеган, – шепчет он. Потом тянется вниз и расстегивает свои джинсы. Мы соединяемся и медленно раскачиваемся; Эван едва ощутимо двигает бедрами. Он крепко прижимает меня к себе, целует в губы, шепчет мое имя и смотрит в глаза так нежно и печально, что хочется плакать.

Когда Майкл возвращается домой, я притворяюсь спящей. Трусость, конечно, но все же лучше, чем ссора. Он проскальзывает в постель и притягивает меня к себе, но я отворачиваюсь, не желая мириться. Теперь мне остается только лежать и слушать, как он храпит, и ждать, когда подействует снотворное. Я пытаюсь представить себе носоглотку Майкла со всеми ее ходами и впадинами и гадаю, в чем же причина сегодняшнего невыносимого щелканья. Там какая-нибудь кожная складка? Забитый канал? Насекомое?

Майкл в кабинете. Он трется носом о голову Гомера и сюсюкает:

– Кто у нас самый сладкий? Кто? Шмузи-шмузи-гомерузи?

– Тебе не кажется, что нам надо поговорить о вчерашнем? – тихо спрашиваю я.

Конечно, я о том, что он не пожелал остаться со мной на сцене, а не о сексе на качелях с Эваном Делани. Я просто довела до конца то, что началось, скорее всего, с того сна, где мы занимались любовью в подвале Института Бентли. Это роман, вскормленный моими мечтами, многозначительными и уклончивыми электронными письмами, тем, как охотно я встретилась с ним в “Сотто Воче”, хотя знала, к чему это может привести. Мое неверное сердце сделало свой выбор, как только я поняла, что Майклу гораздо интереснее с группой, чем со мной, и решимость крепла от воспоминаний о Сюзи Марголис и ревности к Эдит Берри. Сейчас, под защитой этого железного самооправдания, рожденного горькой обидой, я не думаю о своей измене – только о том, что муж в очередной раз меня разочаровал. Я должна выяснить, почему он ушел со сцены.

Я обвожу взглядом аккуратный кабинет Майкла. До “Внезаконников” все его музыкальное собрание умещалось на одной маленькой полочке: беспорядочная подборка кассет и дисков, которые он никогда не слушал. Кабинет был продолжением рабочего офиса с дубовыми книжными полками, забитыми тяжеленными томами государственного законодательства, протоколами судебных процессов, справочниками по судопроизводству и налогообложению. Сейчас книжная полка Майкла прогибается под тяжестью новенькой стереосистемы и сотен компакт-дисков – он накупает их по пять, а то и десять штук за раз. Он даже снял со стены дипломы, чтобы освободить место для плаката “Роллинг Стоунз”. Мой муж, который никогда не покупал себе ничего, кроме крема для бритья и презервативов, наконец-то обрел радость в жизни, и грех на него злиться.

Майкл аккуратно сажает Гомера в клетку и, показывая мне мешочек с сушеной травой, говорит:

– Не понимаю. Продавщица в зоомагазине уверяла, что морские свинки ее обожают. А Гомер даже не притронулся.

– Наверное, он очень разборчив.

“А может, он просто крыса”, – добавляю я про себя.

– Наверное. – Майкл открывает коробку с компакт-диском “Роллинг Стоунз” и начинает протирать его фланелевой тряпочкой, смоченной в какой-то жидкости. – Ну, в чем дело, Джули?

– В чем дело? Ты серьезно? – “Не заводись”, – говорю я себе. Делаю вдох. Выдох. – Объясняю. Знаешь, Майкл, то, что случилось вчера вечером, очень меня… огорчило. Я хотела сделать тебе сюрприз. Думала, ты обрадуешься.

На его лице появляется страдальческое изумление.

– Чему же мне было радоваться?

– Моему участию в твоем, ну, деле. Тому, что я пела с твоей группой.

– А что тут хорошего? Без обид, Джулия, но мне это вовсе не нужно. Что бы ты почувствовала, если б я пришел к вам на рабочее заседание? Или поехал с тобой на встречу, как вы говорите, пляжных прелестниц? – Майкл качает головой и вздыхает. – Милая, я люблю тебя всем сердцем, но иногда совершенно тебя не понимаю.