Александра Джонс - Любовный контракт

— Тавтология, папа! Когда ты говоришь о настоящем времени, то существует только данный момент и больше ничего… Ты думаешь, Маккензи действительно знают, чего хочет публика? А ты, а я? Мы тоже не лыком шиты!

— Мне пора в отставку…

— Тебе, слава Богу, всего шестьдесят, папа, — взволнованно сказала Оливия, — в издательском мире это только-только время становления! Некоторые издатели на двадцать лет старше — например, твой старый приятель, лорд Кландерберри.

— Я все время борюсь за выживание, Оливия. Мне надоело. Этот бизнес — не для меня. Я устал от попыток свести концы с концами, получить прибыль ради… Ради чего? — спрашиваю я у себя. Я устал от крысиных гонок и от своей язвы. Мы с твоей матерью решили спокойно уехать на нашу виллу на Антибах. Остаток жизни я буду играть в гольф и ходить под парусом — это то, о чем я всегда мечтал! Уважение к деньгам дается человеку долгим и тяжелым трудом, а потом он должен радоваться им, уйдя в отставку, пока не поздно!

Нет, это говорил не ее отец, могущественный повелитель, заядлый трудоголик и поклонник золотого тельца. Оливия почуяла в его словах какую-то раздвоенность.

— Это мама решила, что тебе пора прекратить крысиные гонки, да? Или кто-то еще?

Он застенчиво взглянул на нее.

— Ну, я бы так не сказал…

— Ага! Значит, маме надоело быть соломенной вдовой — я ее за это не виню. Она заслуживает немного чаще видеть возлюбленного супруга после того, как посвятила «Лэмпхаузу» всю свою замужнюю жизнь. Это я могу понять. Но мне непонятно, почему ты хочешь получить деньги Маккензи и сбежать, не думая об остальных? Почему бы не рассмотреть другие предложения? Например, Кландерберри-Хогана, или даже Чарльза Лонгбриджа, или?..

— Потому что никто из них Маккензи в пометки не годится.

Оливия больше не благоговела перед ним, устрашавший ранее отец сильно упал в ее мнении.

— Никогда не думала, что ты из тех, кто может покинуть тонущий корабль, па.

— Вот почему я полагаюсь на тебя, Оливия, как на своего заместителя.

— На меня? — она выглядела озадаченно. — Почему я? А что же Легран?

— Маккензи платят за «Лэмпхауз» семнадцать с половиной миллионов долларов и предоставляют тебе место в Совете директоров. Под твоим руководством мы сохраним свое имя как «Новая компания Лэмпхауз» и свою сущность. Это одно из многих условий контракта «Маккензи — Лэмпхауз», который сейчас утрясают наши адвокаты.

— Ох, нет, нет и нет! — Оливия замерла перед его столом, вцепившись в обтянутую кожей поверхность, потрясенная этим бесстыдным предательством стоимостью в семнадцать с половиной миллионов долларов. — Почему ты предварительно не обсудил все это со мной? Почему воспринимаешь меня как нечто само собой разумеющееся? Почему я не была поставлена в известность насчет твоего решения выйти из игры и посадить меня на тепленькое местечко? До сих пор я была всего лишь младшим партнером — дословно: в нашей фирме, которая всегда была твоей, — мне даже не было места в Совете директоров, в отличие от Легран! Но теперь, поскольку ты этого хочешь, я должна выполнять твою грязную работу — собирать осколки издательства «Лэмпхауз», чтобы его новое знамя победно развевалось во славу клана Маккензи. Нет, папа, так не пойдет! Ты несправедлив ко всем, и прежде всего ко мне.

Ничего не ответив на ее обвинения, он властно заявил:

— Думаю, что именно ты — вполне подходящая личность, чтобы взять «Лэмпхауз» в двадцать первый век, Оливия. Не я и, конечно, не Дейвина Легран. Я слишком старомодный и мне трудно меняться. Я хочу, чтобы ты заняла мое место во главе издательства «Новый Лэмпхауз». Твое положение младшего партнера ничего не значит. Ты — моя дочь и понимаешь в деле не меньше, если не больше, чем любой другой, включая Бэрди Гу! Кто лучше поддержит честь семьи и издательские традиции, чем моя собственная дочь, обученная от и до. Ведь лучший путь во всяком деле — это пройти его от корней до вершины! — закончил он с театральной приподнятостью.

— Я не вчера родилась, па! В тот миг, когда мне придется скрестить шпаги со Стюартом Маккензи — предвижу, что это произойдет в первый же день, когда мы окажемся за столом Совета, — я вылечу вон! Думаешь, они долго будут соблюдать такой контракт? Это Маккензи, не несущие ответственности даже в авторских контрактах? Как ты считаешь, долго я продержусь в такой атмосфере? У «Лэмпхауза» всегда был девиз: «Правда. Верность. Честь». Маккензи, признающие только деньги, опираются на сереньких людишек, которые и не подумают прислушаться к моему «внутреннему голосу» относительно автора или книги, если там не пахнет деньгами для них. Я не смогу работать под таким давлением. И я не желаю пресмыкаться перед компанией нуворишей, которые не умеют толком говорить по-английски, не говоря уже о чтении!