Лиза Коветц: Женский клуб по вторникам

— Я имею в виду, — сказала Марго, закрыв дверь и удобно устроившись за широким столом, — я думала, что ваша писательская группа открыта для всех.

Если Марго и смутилась, то не подала виду. Эйми это понравилось.

— Вы пришли послушать? Или написали что-то?

— О, я написала кое-что. Кое-что эротическое. И я определенно хочу это прочесть, — спокойно сказала Марго своим чистым голосом, благодаря которому ее слова звучали невероятно значительно. Голосом, хорошо послужившим ей в юридической школе, раздававшимся на собраниях поверх неотчетливых баритонов спорящих коллег-мужчин. «Вы не правы», — смело говорила она ласковым тоном. Они прислушивались к советам Марго настолько часто, что им пришлось повысить ее до главного адвоката в юридической фирме «Уорвик и Уорвик».

В свои пятьдесят Марго имела стройную фигуру и одевалась в дорогие костюмы. Сейчас она носила одежду на два размера меньше дешевого хлопчатобумажного тряпья ее школьных лет, проведенных в маленьком фермерском городке на Среднем Западе. Как и Лакс, Марго красила и укладывала волосы. Они обе пользовались пудрой и тушью для ресниц, однако эффект был абсолютно разным. Может, дело было в качестве косметики. Марго платила тысячи долларов, чтобы ее волосы приобрели именно тот цвет, который был натуральным для Лакс. Однако Лакс считала, что этот цвет делает ее похожей на серую мышку. Поэтому дома она наклонялась над кухонной раковиной и выливала на голову бутылку липкого вещества за 7.95 $, которое окрашивало и раковину, и ее прекрасные темно-рыжие волосы в цвет блестящей медной монеты. А может, все дело было в количестве. Марго лишь слегка сбрызгивала волосы лаком, чтобы аккуратно закрепить локоны, тогда как Лакс неумышленно сооружала на голове прическу, напоминавшую мотоциклетный шлем.

Так же как и Лакс, Марго Хиллсборо не приглашали присоединиться к литературному клубу Эйми. Марго была опытным юристом, а Эйми с ее незаконченным образованием — всего лишь помощником. Поэтому Марго оказалась вне поля зрения Эйми. Лакс Фитцпатрик тоже не приглашали, потому что она была всего лишь секретаршей и не интересовала Эйми: все в Лакс раздражало ее, начиная с имени.

Лакс Керчью Фитцпатрик должна была зваться Хелен Нэнси в честь матери и бабушки по отцовской линии. Но сложилось так, что мистер Фитцпатрик был очень пьян в ту ночь, когда родилась его единственная дочь, и назвал ее Лакс, потому что ему нравилось, как это слово перекатывается у него на языке, и Керчью — созвучно чиханию, потому что это его веселило. Он не учел тот факт, что среди прочих слов Лакс рифмуется со словом «тракс» [1] Trucks — хлам, вздор, ерунда (англ.) и может когда-нибудь стать тяжелым бременем для хорошенькой молодой девушки. Ее мать это имя не развеселило, но изменить его значило совершить поездку в город, поездку, которую часто планировали, но так и не совершили. К тому времени, когда Лакс выросла из подгузников, имя уже прилипло к ней, и его невозможно было отодрать.

Однажды на школьной экскурсии, когда ей было четырнадцать, она встретила пожилого джентльмена, который сказал, что в переводе с латыни ее имя означает «свет». Лакс радовалась этому до тех пор, пока тот же самый джентльмен не стал появляться в школе, где она училась, представляясь ее мужем. Его быстро поймали и вернули в больницу, из которой он сбежал. Однако Лакс так и не смогла выяснить, лгал он или сказал правду о ее имени. Друзья советовали ей забыть об этом и говорили, что имена не имеют значения. Но это событие уже заронило прекрасное семя мысли глубоко внутри нее. Мысль о том, что слова имеют глубокий смысл, дремала внутри Лакс в ожидании лучика солнца, который заставил бы ее прорасти.

— Я присоединяюсь к вашей, ну, писательской штуке, — заявила Лакс однажды во вторник за ленчем. И уселась во главе стола в конференц-зале. При этом ее фиолетовая мини юбка задралась, обнажив дырку на полосатом чулке цвета фуксии с голубым, спешно замазанную прозрачным лаком для ногтей, чтобы предотвратить дальнейшее расползание по ноге.

«О нет, не присоединяешься, — хотела сказать Эйми. — Подними свою задницу со стула и проводи ее обратно на свое секретарское место. Этот час ленча мой».

Если бы она произнесла эти слова вслух, быть может, у Лакс задрожали бы губы, может быть, она вышла бы из комнаты в слезах. А может, и нет. Лакс могла бы послать Эйми к черту и остаться на своем стуле, но Эйми не суждено было это узнать, потому что у нее не хватило мужества или прямоты, чтобы воспрепятствовать Лакс и приказать ей убраться из клуба.