Алексей Чурбанов - Грешники

При этом Валентин не чувствовал себя ни расстроенным, ни растерянным. Наоборот, он мобилизовался и в один день организовал Лене академку. Он не прятал взгляда от коллег, не понимавших, что происходит, и не знавших пока, как реагировать: радоваться или соболезновать.

Шажков купил Окладниковой билет на междугородный автобус до Боровичей и помог собрать вещи. Выдал ей деньги из совместного бюджета, и они вместе обсуждали, куда спрятать такую сумму, чтобы обезопаситься от неприятностей.

Вечером накануне отъезда вышли погулять на Стрелку. Всё было на месте: и острая невская волна, и лёгкий морской бриз в остывающем воздухе, и тёплый гранит набережной, и сонм разномастных туристов около Ростральных колонн. И Валя с Леной — взрослой, ответственной и любимой женщиной, которую он взялся защищать до конца жизни, хотя бы даже и от самого себя.

— Я разберусь с делами, защищу клиента, получу деньги и приеду, — говорил Валентин Лене, — мы поживём немного с мамой, а потом снимем квартиру. Или купить квартиру, а? Боровичи ведь не Питер, цены не зашкаливают. Климов ещё научную работку хочет подкинуть. В общем, посмотрим — есть перспективка. А ты отдыхай пока от меня и от жизни.

Лена шла рядом и улыбалась. У них обоих появилось одинаковое ощущение начинавшейся новой жизни — вдали друг от друга. И Валя, к своему удивлению, не чувствовал в этом ничего противоестественного, никакой натяжки, ничего плохого. Да и уверен был, что это ненадолго.

Лена уехала, и Валентин Шажков почувствовал успокоение от того, что его любимая теперь была на своей малой родине в надёжных материнских руках.

Они разговаривали по телефону каждый день, её голос звучал волшебно, и в нём появились нотки уверенности и спокойствия. Как будто человек долго ходил по скользкому льду и наконец выбрался на крепкую почву. Лена с воодушевлением рассказывала об обычных житейских делах, радостях и проблемах, которых (как понял теперь Валентин) она лишена была в большом городе: возвращение привычного уклада домашней жизни, работа в саду, уход за мамой, косметический ремонт на кухне, посещение родной школы, встречи с подругами, словом, всё то, что даёт малая родина, протягивая мостик из детства в зрелость, охраняя от разрушительного воздействия житейских бед и неурядиц, сохраняя чистоту и целостность души.

Сам Шажков стал навёрстывать то, что он откладывал из-за последних событий. Завершил исследование, заказанное кафедре фондом молодёжных инициатив, и сдал научный отчёт; вывел на защиту своего нового клиента из чиновников средней руки, закончил работу с дипломниками. Впереди из крупных дел оставались лекции студентам-заочникам, которые обычно читались в июне. Шажков, однако, не чувствовал заряженности на дальнейшую работу в этом учебном году.

Для него всё более очевидным становился тот факт, что отношения с Леной для него важнее отношений на работе, самой работы, карьеры и прочего. Отношения с Леной обнимали все это, являясь как бы отношениями высшего порядка. Он ради этих отношений мог сделать что угодно, уехать куда угодно. Именно поэтому Валентин с пониманием отнёсся к отъезду (а по существу робкой попытке душевной и физической эмиграции) Совушки: он понял, что может быть причина, заставляющая человека кардинально изменить свою жизнь.

Совушка звонила ему несколько раз и в последних числах мая пригласила на «отвальную». О форме одежды договорённости не было, и Шажков пришёл к месту встречи в костюме при галстуке, а Софья встретила его в легкомысленной футболке и бриджах. «Отвальную» справляли вдвоём. Сначала выпили бутылку шампанского у Гостиного двора на Невском проспекте, потом прогулялись по Морской до Исаакиевского собора, где ещё посидели в уличном кафе у стены «Англетера». Совушка коротко постригла волосы, была улыбчивой и воодушевлённой, однако иногда её взгляд становился глубоким и внимательным, и в эти моменты Шажков почему-то смущался. Он неожиданно почувствовал, насколько сильно в Софье материнское начало. А он, Шажков, стало быть, играл роль сына в их отношениях? Эта мысль, хоть и удивила Валентина, не показалась ему такой уж беспочвенной.

Софья периодически задумывалась, окидывала взглядом окружавший их открыточный пейзаж, и в эти моменты казалась беззащитной.

Шажков вдруг почувствовал, что больше не хочет пить. Он отставил бокал с коньяком и впервые произнёс вслух то, о чём думал всё время с момента прощания с Леной на автобусной станции.