Наталья Нестерова - За стеклом (сборник)

— Но твои родные? Они почему не написали, что я давно уехала и след простыл?

— Светлана Петровна с моей мамой договорилась, вместе конспирировали. Твоя мачеха была очень хорошим человеком, настоящим! А ты? Ты, кажется, ее не очень? Не очень любила?

Я развела руками — что было, то было.

Витя продолжал допытываться:

— Ты бы на ее месте? Ты бы написала солдату? Она меня спасла, честно скажу. А ты?

Ответ я хорошо знала, потому что последние дни часто задавала себе этот вопрос.

— Нет, Витя! Я бы тебе не ответила. Звучит нелестно, но как на духу. Извини! Я в те годы считала абсолютно нормальным, что меня любят, балуют, что мною восхищаются и терпят мои капризы. Я же, в свою очередь, не только не должна дарить кому-то внимание, быть благодарной, а, напротив, оставаться холодной и язвительной — вот высший шик. Это не эгоизм, а какая-то неправильная человеческая позиция. Вроде как носить одежду задом наперед. Жизнь меня помотала, пока я не научилась правильно одеваться. Что касается мачехи… все элементарно и сложно. Конечно, я очень благодарна ей за то, что вместо меня она подставила плечо тебе, человеку, попавшему в беду. Письма, наверное, тебе дороги? Забери их, только я в конце перепутала. Светлана Петровна вообще очень многое в жизни сделала за меня. Понимаешь? Не просто помогла, а вместо меня, глупой, действовала во благо всех нас — меня, отца, мужа, дочерей…

Впервые в жизни я говорила о мачехе добрые слова. Это было непривычно и слегка болезненно. Но когда я отважилась взглянуть на Витю, увидела, что он меня не понимает. Для него мои откровения запутанны и сложны, как исповедь чужестранца.

— Но теперь ты лучше относишься к Светлане Петровне, то есть к ее памяти?

— Вроде того, — согласилась я.

Когда я уезжала, папа старательно демонстрировал бодрость духа и хорошее физическое самочувствие. С таким энтузиазмом говорил об установке бетонного поребрика на могиле Светланы Петровны, словно речь шла о стройке века вроде поворота сибирских рек на юг. Я в который раз заставила его поклясться, что на зиму он приедет к нам.

Старое советское кино заканчивалось. Я смотрела на экран, но давно не следила за сюжетом, отвлеклась на собственные мысли.

— Скажи, — спросила я мужа, — мои отношения с мачехой можно назвать конфликтом хорошего с лучшим?

— Пожалуй.

— Кто из нас хорошая, а кто лучшая?

— Светлана Петровна была хорошая и лучшая.

— Что же мне остается?

— Конфликт. При жизни она тебе мешала, умерла — тебе ее не хватает. Раньше ты держала язык за зубами, чтобы не нагрубить, теперь терзаешься, что не сказала ни одного доброго слова.

Он прав. И нужно обязательно объяснить дочери: конфликт хорошего с лучшим — один из самых трудных.

Многие женщины делят свою жизнь на «до» и «после»: до замужества и после, до рождения ребенка и после, до развода и после. А наши бабушки привычно и упорно рубили эпоху на до и после войны.

Сейчас речь не о бабушках, а о Марине. Точнее — Марине Петровне Абрамовой, сорока пяти лет, незамужней, лицом невыдающейся, но приятной, нрава в меру бойкого и в оставшуюся меру покладистого.

Ее жизнь делится на периоды «с» и «после»: с мужчинами, то есть любовью, и после мужчин, без любовей. Какой из периодов наиболее счастливый, сомнений у нее нет.

Марина с детства росла и развивалась правильно, поэтому в шестнадцать лет страстно влюбилась. Объектом ее первой разделенной любви был не тихий спокойный парень, а местный плейбой и сердцеед. Романтический угар длился три месяца, потом милый пропал, не приходил, не звонил. Подружки донесли — с другой на танцах обнимается. Марина бросилась выяснять отношения. Он прямо сказал: «Ты, Маришка, не обижайся, но мне с одной девушкой долго не интересно. Я хочу с разными попробовать: с блондинками и брюнетками, с худышками и толстушками. Такой я, понимаешь, человек, мне количество подавай».

Итак, он отправился ставить количественные рекорды, а Марина домой — травиться. До сих пор ее прошибает холодный пот от мысли, что затея могла осуществиться частично или полностью. Не увидеть последующую жизнь или, глотнув кислоты, превратиться в инвалида? Жуть! Судьба ее уберегла.

Бутылки в кладовке она перепутала и вместо кислоты хлебнула медицинского спирта. Тоже неприятно, но не смертельно. Родители обнаружили дочь пьяную и безумную, сотрясаемую спазмами рвоты, отвезли в больницу.

Пищевод Маринка все-таки сожгла, долго питалась исключительно жидкими кашками и протертыми супами. Экзамены в институт завалила. Во дворе соседки показывали на нее пальцем и шептались за спиной. Таков был итог ее первой романтической любви.