Юлия Климова - Бешеные страсти

К аукционам Эдита Павловна относилась по-разному: иногда игнорировала приглашения, иногда раздражалась, но все же ехала, иногда была равнодушна и спокойна, а порой находилась в особом торжественном возбуждении. Поразмышляв немного над ее настроениями, я поняла, что аукцион аукциону рознь: если бабушка лишь отдавала дань вежливости, то ее душа оставалась холодна, если же речь шла о приобретении чего-либо, то в зелено-коричневых глазах сверкали остроконечные языки пламени.

Эдита Павловна заранее изучала все лоты и, когда возникал интерес к какой-то вещице или картине, просила Нину Филипповну собрать ту или иную информацию. Бабушка почти всегда покупала желаемое. Случались исключения, но причиной тому были, конечно же, не деньги. Например, понравившуюся бронзовую статуэтку Эдита Павловна уступила жене дипломата, сделав это с подчеркнутым кивком и многозначительной улыбкой. На следующий день дипломат прислал бабушке корзину с первоклассным шоколадом (так шоколад охарактеризовала Кора, она же его и съела, а Эдита Павловна лишь поджала губы и довольно усмехнулась).

Еще рано утром я поняла, что бабушка нацелена на покупку. Она проигнорировала завтрак, но очень долго пила чай с лимоном и колотым сахаром, при этом постукивая ложкой о блюдце в такт своим мыслям. Уголки ее губ то приподнимались, то опускались. Эдита Павловна будто разговаривала с кем-то и находила эту беседу весьма интересной.

К двенадцати часам бабушка надела черное платье и украсила себя тяжелым узорчатым серебром. Для меня это был явный перебор в драгоценностях, но она умела носить колье, серьги, браслеты, кольца так, что казалось – перед тобой сама королева. Поняв, что и меня сейчас разоденут «в пух и перья», я тяжело вздохнула и ссутулилась.

– Анастасия, в моей комнате на столе ты найдешь ожерелье, надень его.

Эти слова бабушка произнесла небрежно, хотя, как я подозревала, речь шла о символе Ювелирного Дома Ланье – ожерелье с изумрудами и бриллиантами, ранее принадлежащем Екатерине Второй. Я не ошиблась – тонкая змейка с изумрудными каплями лежала в бархатном футляре и ждала меня. Я вспомнила о маме, постояла немного и взяла ожерелье. Когда оно коснулось моей кожи, я понеслась в прошлое, но это был короткий миг – золоченые напольные часы издали протяжный скрипящий звон, и я поспешила покинуть бабушкину комнату.

Украшение обязывало, мне пришлось надеть платье в тон изумрудам и привести волосы в порядок. Осмотрев меня с головы до ног, Эдита Павловна осталась довольна. «Ланье», – удовлетворенно поставила она диагноз и направилась к двери. Торжественно выдохнув, я устремилась следом. Перевоплощаться в принцессу я уже научилась, корона на голове пока не вырастала, но плечи расправлялись сами собой, движения становились плавными и неторопливыми.

Через несколько шагов я заметила, что мы с бабушкой идем в ногу, притормозив, я нарочно сбилась с ритма.

– Хочу купить картину, – донесся до меня голос Эдиты Павловны. – Тафт – мастер городского пейзажа, в его «Коричневом Париже» что-то есть…

Я понадеялась, что лот будет представлен в начале аукциона и мне не придется умирать от скуки более получаса. Вспомнились торги, на которых разразилась настоящая битва за право обладания маленькой фарфоровой чашкой с блюдцем, и я улыбнулась. Это сокровище когда-то пылилось в столовой знатного английского графа. Эдита Павловна на тех торгах была холодна и равнодушна, а то бы чашка обязательно оказалась в доме Ланье…

Машина остановилась около розовато-бежевого трехэтажного особняка, лишенного каких-либо вывесок. На лице бабушки появилась тонкая многозначительная улыбка, морщины несколько разгладились – она готовилась к сражению и обязательной победе.

– Не люблю волокиты, – произнесла Эдита Павловна и добавила: – Хочу, чтобы уже сегодня «Коричневый Париж» висел в моей спальне.

Я могла лишь выразить соболезнование тем, кто рискнет встать на пути бабушки. «Люди, остановитесь, сдайтесь без боя – в вашу сторону движется тяжелая артиллерия!» Я машинально дотронулась до ожерелья и направилась к распахнутым воротам, но чем ближе подходила к тяжелым массивным дверям особняка, тем острее чувствовала непокой, объяснения которому не было. Такое случается, когда на тебя устремляется чей-то цепкий, пристальный взгляд… Я обернулась, но ничего подозрительного не заметила – кругом текла самая обыкновенная жизнь.

– Анастасия, не отставай, – бодро поторопила Эдита Павловна. – Прекрасный день! Уже давно я не чувствовала себя так хорошо.